У Каймакова резало глаза, особенно левый.

– Черт, я тоже наглотался, – сказал незнакомец. – Горло дерет, нос... Надо бы прополоскать с содой... Посмотрите, они не бегут следом?

– Вроде нет. Я живу в квартале отсюда, зайдем ко мне.

– Это самое умное, – кивнул спаситель.

Когда вечером к Каймакову заехал Морковин, тот рассказал о происшествии.

– Но это случайность, – закончил Кислый рассказ. – Обычное пьяное отребье, хулиганы.

– Да? А как ваш спаситель?

– Отличный парень! Витя Клячкин. Отсидел ни за что четыре года... Смелый!

Они сидели на кухне, закрыв дверь в комнату. Каймаков на всякий случай открыл кран, чтобы звук льющейся воды заглушал разговор.

– Хорошо, что он подвернулся со своим газовым пистолетом.

– О чем говорили?

– Обычный треп. Знаете, как после драки... Бессвязно все. Еще и выпили... Потом он про зону вспомнил – ужасы всякие...

– Когда договорились встретиться?

– Завтра после работы... Каймаков осекся.

– Откуда... Почему думаете, будто договорились?

– Да потому, что это подстава.

– Но...

– Самая элементарная. Вариант номер семь из инструкции по установлению контактов. Девиз: «Лучший способ войти в доверие к человеку – это его спасти». Рассчитан на неискушенных, слабозащищенных и впечатлительных людей. Есть гораздо более изощренные способы знакомств...

– Никому нельзя верить... – убито прошептал Каймаков. – Такой приличный парень. Я действительно ему очень признателен.

– Данный вариант как раз имеет целью вызвать теплые чувства и искреннюю благодарность к спасителю. Тогда легко сглаживаются всякие шероховатости. Вы, например, не спросили, что он здесь делал?

– Ждал девушку! С букетом цветов. Вчера познакомился в метро.

– Прекрасно. Почему же она не появилась? Почему он не продолжил ожидание после своей чудесной победы? Начисто забыв о свидании, он бросает букет и идет к незнакомому человеку пить водку и травить байки о зоне! Вам не кажется это странным?

– Хороший парень, – печально повторил Каймаков.

– Не отрицаю. Он действительно может быть приличным человеком. Возможно, и не собирается причинять вам вред. Ему просто нужно выполнить задание. Что-то сообщить или, наоборот, узнать, с кем-то познакомить. Одним словом, сделать нечто совершенно невинное. Другое дело – не исключены побочные эффекты. Например, вы попадете под трамвай или отравитесь газом...

– Что же мне делать?

– Естественно вести себя, поддерживать контакты и сообщать нам, что ему надо. А мы завтра пронаблюдаем – что он за птица.

За проведенную операцию Асмодей удостоился искренних похвал Межуева и Григорьева.

– Он лихой оказался, этот Кислый, так двинул моего парня в колено – чуть не сломал, – рассказывал Семен. – Пришлось тридцать тысяч доплатить, чтоб без обид.

– А Виктор молодец, бабахал как в кино, – сказал майор.

– Кстати, – Семен протянул руку, – давай пушку, дозарядить надо.

Они сидели в другой конспиративной квартире, которая отличалась от первой только месторасположением: планировка и обстановка совпадали почти до деталей.

Семен извлек из «вальтера» магазин.

– Осталось два газовых, так?

– Так, – кивнул Асмодей. Один неиспользованный патрон он специально вынул, чтобы Семенова арифметика сошлась с действительностью.

– Точно. – Григорьев заглянул в дырочки обоймы. – Теперь давай три газовых и два звуковых.

Когда Асмодей принес требуемое, прапорщик поучающе сказал:

– Смотри и запоминай, пока я жив. Вначале эти, с желтой заглушкой, потом два с зелеными. Теперь досылаем в ствол... Он передернул затвор и протянул пистолет рукояткой вперед.

– Вопросы есть?

Ему явно нравилось учить. Но Металлист делал это наглядней.

– Доложите Дронову, Валентин Сергеевич, что газовый пистолет использовался для проведения операции, – сказал Семен. – А то он считает, что мы поощряем блажь... Межуев кивнул.

– Обязательно доложу.

И повернулся к Асмодею.

– Когда думаешь выходить на связь со Смитом?

– После закрепления знакомства. Дня через два. Послушайте дальше про этого Каймакова...

Асмодей чувствовал себя первооткрывателем. Он сам установил адрес объекта разработки, проследил маршрут к дому, контрразведчики только организовали операцию знакомства.

Теперь он с-упоением рассказывал о привычках Кислого, его манере поведения, обстановке в квартире, пересказывал беседу за совместной выпивкой.

Межуеву и Григорьеву все это было хорошо известно, а пресловутая беседа даже записана на аудиокассету. Но высказывать осведомленность нельзя и уклоняться от беседы непедагогично: агент должен высказаться.

Поэтому они внимательно слушали Асмодея, задавали вопросы и хвалили за оперативное мастерство. Это способствует укреплению психологического контакта.

Капитан Иванченко бился всерьез, как и подобает офицеру. Схватка была не шуточной, с криками, стонами и кровью. Крепкие руки сжимали его в железном захвате, ноги то и дело взлетали в воздух – таким броском стоящий «на мостике» борец сбрасывает наседающего противника.

Капитан держался. Он прижал белокурую голову к подушке, чтобы не получить еще один глубокий укус, и мощными толчками противодействовал попыткам подбросить себя к потолку. И он сам, и бьющееся под ним сильное гладкое тело Любаши были мокрыми от пота, оба тяжело дышали, словно после пятикилометрового кросса, но капитан из предыдущего опыта знал, что сумеет выдержать восхитительный марафон, требующий сосредоточения как физических, так и душевных сил.

Концентрация энергии и внимания была столь высока, что Иванченко не сразу отреагировал на отмеченное боковым зрением движение в комнате, даже когда он повернул голову и увидел небритого лохматого мужика, собирающего в охапку его мундир и Любины вещи, то не прекратил своего занятия и, как загипнотизированный, произвел по инерции не менее десяти фрикций, становящихся, правда, все слабее и слабее.

Лишь когда вор выбежал из комнаты, капитан разъединился, разорвал захват и мгновенно оказался сброшенным на пол, но тут же вскочил, уже приходя в себя и пытаясь сообразить, что надлежит делать в такой ситуации. В голову ничего не приходило. Люба продолжала дергаться и протестующе стонала. Он знал: около пяти минут она не сможет говорить.

Зато разговор раздался в прихожей, и два милиционера ввели лохматого мужика, который вяло вырывался.

– Сейчас глянем, что ты здесь натворил...

Майор осекся и огляделся. Голые, без занавесок, окна, пустая комната с широкой тахтой и двумя стульями. Посередине стоял Иванченко в одних форменных зеленых носках. Вид он имел далеко не геройский, и даже внушительное мужское достоинство, секунду назад готовое к действию, обвисло жалким, сморщенным стручком.

– Та-а-а-к! – протянул майор. – Кто из вас ее убил?

Одеревеневший Иванченко понял, что речь идет о Любе. Она раскинулась на тахте с закрытыми глазами и действительно напоминала мертвую. Он хотел ее прикрыть, но ничего подходящего в комнате не было.