разберись с ними!

Дверь девятого купе, где еще продолжается позднее застолье, с треском откатывается в сторону, и на пороге появляется разъяренный Умный. В правой руке он держит почти пустую бутылку водки, а в левой — пистолет.

— Ну, какая козлина кайф ломает! — с искренним возмущением орет он. И видит прямо перед собой Захара и Караваева, которые спешно достают оружие.

— Ах вы, падлы! — Умный роняет бутылку и стреляет в Караваева с левой. Но пуля пролетает мимо и ранит Захара в руку. Дядя приседает, стреляет в ответ, Умный влетает обратно в купе, захлопывает дверь.

Тем временем Тунгус и Муравей быстро отмыкают вагонным ключом две двери, рывком откатывают их в сторону.

— Сдохните, суки!! — истошно орет Муравей и короткими очередями пришивает к полкам могучие фигуры спящих парней. Тунгус расстреливает их соседей, которые играли в карты и успели только испуганно вскинуть головы.

Так же синхронно они передвигаются дальше и распахивают следующие две двери.

Но здесь, вместо беспечно спящих лохов, Муравей увидел двух черных рыцарей, направивших на него свои пистолеты. От неожиданности он замер и даже забыл нажать на спуск. А Шаура нажал. Ни звука, ни вспышки, ни отдачи не последовало, можно было подумать, что произошла осечка. Но пуля повышенной убойности ударила Муравья в правую сторону груди и вырвала плечо вместе с рукой. На пол он упал уже мертвым.

Тунгус увидел ту же картину, и прежде, чем он что-нибудь понял, пуля повышенной убойности пробила его насквозь, вырвав кусок позвоночника через спину.

Шнур не слышит бесшумных выстрелов за спиной, он подбегает к девятому купе. Ему пришлось повоевать на настоящей, хотя и не объявленной войне, поэтому он был гораздо опытней Муравья и Тунгуса вместе взятых. Без затей и ненужных криков он выстрелил пять раз подряд прямо через дверь, выпуская каждый раз по двенадцать картечин. Коридор затягивает пороховыми газами, от грома выстрелов закладывает уши.

Толкнув ногой остатки двери, Шнур заваливает ее внутрь. В лицо ударяет поток холодного воздуха. На раме вдребезги разбитого окна, перегнувшись в неестественной позе — вот-вот свалится наружу — лежит животом вверх, умирает, подтягивая согнутые в коленях ноги, Умный. На животе — жирное черное пятно, голова свешивается в холодную ночь, губы шевелятся. Шнур стреляет еще раз, и сноп картечи выбрасывает Умного наружу. И тут внизу, под столом, вспыхивает огненная клякса: дум! И тут же расцветает вторая: дум!

Шнур дергается, подскакивает, словно нанизанный на острогу сазан. Падает. Из-под столика, задев его плечом и едва не выломав, выползает на четвереньках Козырь с пистолетом в руке. Рядом вжимается в пол Белый. Он тоже успел достать оружие.

План Дяди с треском провалился. Быстро и неожиданно ликвидировать конкурентов не удалось. Неловко держа пистолет раненой рукой, Захар несколько раз стреляет в купе. Жердь, зажав рукой рассеченную осколком двери бровь, тоже стреляет. Гремят ответные выстрелы. Хотя расстояние между противниками не больше двух метров, ни один выстрел не достигает цели.

Тем временем Карпенко и Шаура вырвались в коридор, целя в противоположные стороны. Генерал сразу же пальнул в блокировавшего тамбур Харли, а Шаура — через весь коридор — в Захара. Они были профессионалами и оба попали. Харли оторвало голову, а у Захара в груди появилась сквозная дыра величиной с кулак. Карпенко выскочил в тамбур и, подобрав короткий ломик, заклинил дверь в соседний вагон.

Выскочившие в коридор Кулаков и Анисимов сразу попали под прицельный огонь Жердя. Одна пуля срикошетировала от каски Мальцева, вторая — от броневой пластины на груди Анисимова. Полковник в яростном остервенении бросился навстречу выстрелам.

Момент внезапности был утрачен. Распахивались еще закрытые двери, и в коридор выскакивали успевшие вооружиться братки. Они стреляли, в них стреляли, пули мягко шлепали в незащищенные тела, разбивали зеркала и стекла, прошибали картонные стены, которые никого не могли защитить. Пули рвали на куски пластик и прессованные опилки, освещенные вспышками выстрелов пластиковые стены прямо на глазах превращались в решето, постепенно растворяясь в воздухе пылью прессованных опилок. Эрзац- снегом кружились в воздухе перья из подушек, через разбитые окна свистел холодный воздух, закручивал, перемешивал это грязно-серое месиво с настоящим чистым снегом.

Поезд, как и положено экспрессу, шел на предельной скорости. Гремели колеса, вагоны болтало, в лунном свете было видно, как из девятнадцатого сквозь обшивку вылетали десятки пуль. Только наблюдать за этим было некому.

Козырь ползет к выходу из купе. Он оглушен и контужен. Кругом кромешный ад, все гремит и ревет, сверху сыплются осколки стекла и какой-то мусор. Уши словно закладывает ватой. Ничего не слышно. Плотный автоматный огонь бьет по барабанным перепонкам, заполняет тесное пространство, накачивает воздух свинцовой тяжестью, выталкивая все прочие звуки.

Козырь протягивает руку и целится. Отсюда ему ничего не видно, только тени и отблески огня в коридоре. Но ждать нет времени. Он стреляет наудачу — раз, второй, третий. Раздается отчаянный вопль. Ага, попал. Он смеется и… Нет. Недолгая радость — самая сладкая.

…В соседнем купе Волкодав, раненный в ноги и грудь, вытянулся на полу вдоль дивана, плюется кровью, рычит. Здесь, внизу — единственное место в купе, где есть какой-то шанс выжить. Но Волкодав пытается приподнять крышку дивана, под которой лежат сумки со взрывчаткой и оружием. Он все рассудил правильно, вот только на диване лежит мертвый Шалбас, словно сфинкс стережет свое добро. Волкодав в отчаянии приподнимается, чтобы стащить Шалбаса на пол, и звонкая пуля в ту же секунду обжигает плечо. Усилием воли он заставляет себя не разжимать пальцы, тянуть. Наконец сверху на него падает тело, Волкодав сталкивает его в сторону. Рывком толкает крышку дивана, приподнимается еще раз… Падает. В руке у Волкодава граната. Зубами вырвать чеку и накатом послать гранату в коридор… Но он не успевает. Караваев просунул руку в щель двери и прострелил ему голову. И тут же пуля Козыря пробила ему бок. Он развернулся. Заклятые враги в упор разрядили оружие друг в друга.

Анисимов «зачистил» несколько купе и оказался в конце вагона. Раненый Дядя прицелился в черного рыцаря, но пуля «Вектора» разорвала его пополам.

Через несколько минут все было кончено. Кулаков и Анисимов обошли вагон, осмотрели все купе, тамбуры, туалеты.

— Чисто, — доложил Анисимов, вернувшись.

Карпенко кивнул. Он внимательно смотрел на навигатор.

— Костя, приготовься отцепить вагон. По моей команде. Кулаков на страховке. Никто не должен видеть, что здесь творится.

— Мы действовали в рамках закона, — сказал Шаура.

— Мы никак не действовали, — строго поправил его Карпенко. — Нас вообще здесь не было. Выполняй команду!

В тамбуре Шаура снял с пожарного щита маленькую, но тяжелую кувалду, выкрашенную в красный цвет. Потом вышел в переход, повернул стопор и сложил брезентовую «гармошку». Теперь холодный ветер продувал его до костей. Но офицер не обращал на это внимания. Он поднял стальные листы перехода, нагнулся к сцепному устройству и выбил кувалдой страховочный штифт. Вагон дергался и раскачивался. Внизу, совсем рядом, гремели колеса, в свете луны мелькали шпалы. Хотя Кулаков держал его за ремень, чувствовал себя Константин не очень уверенно. Сорвешься — превратишься в мясной фарш… Но об этом лучше не думать! Шаура нашел расцепной рычаг, потянул. Поддается… Но больше ничего не произошло. Он напряг мускулы. Казалось, рычаг застрял, не дойдя до нужного положения. Константин взмок, мышцы гудели от напряжения, а вагоны никак не хотели расцепляться.

«Что не так?» — лихорадочно соображал он. И вдруг понял, что замок открыт, просто вагоны идут пока с одной скоростью. Действительно, сцепки стали медленно расходиться, он заметил, что ноги разъезжаются, потому что восемнадцатый вагон постепенно отдаляется, а девятнадцатый отстает, и между замками автосцепки появилось пространство, которое с каждым мгновением увеличивалось. Он быстро