Девушки, игриво подталкивая друг друга и хихикая, тоже стали пробовать какао с кокосовым молочком. И продолжали активно угощать меня, дотрагивались до одежды, старались прижаться, в общем, всячески выражали свое восхищение и были готовы носить Большого Бобона на руках…
Что же я такого сотворил этой ночью?
Неужели?!
Под воздействием какао сознание постепенно прояснилось, и я понял, в чем дело. Они пришли исполнять приказ своего вождя и принять семя белого великана, которое спасет все племя от вырождения! А я их выгнал…
Или я все же исполнил свой долг? Хотя бы частично? Пытаюсь вспомнить вчерашний вечер, но ничего не получается. В памяти всплывает только скудный ужин, да орахна, которую пили по кругу из выдолбленной тыквы. Может быть, тяжелый сон вызван не запахами моей постели? Может, меня опоили каким-то любовным снадобьем, и я уже начал процесс вливания свежей крови?
Я еще раз, уже внимательно, осмотрел весталок племени нгвама. Если быть снисходительным, то четыре или даже пять годились для любовных утех. Но остальные – страшные, сморщенные, с висящими грудями, улыбающиеся беззубыми ртами – бр-р-р! Я содрогнулся. Нет, это уже не секс, а зоофилия! В любом состоянии я не мог дойти до такого… До такого безобразия!
– Ты, ты и ты! – Я указал на каждую из отбракованных жриц любви пальцем. – Вы больше не приходить! Приходить можно тебе, тебе и тебе! И таким, как вы!
«МХ-10» вошел в рабочий режим. Он совершал один оборот за другим, то входя в холодную космическую ночь, то выносясь на яркий солнечный свет. Центр управления полетом тщательно контролировал функционирование аппарата. Тестирование аппаратуры показало полную работоспособность всех систем. Маневренные двигатели постепенно скорректировали орбиту, и «МХ-10» приблизился к группе российских спутников космической ориентации и позиционирования. Солнечные батареи зарядили аккумуляторы, и теперь энергии вполне хватало для работы генератора радиоподавления. «МХ-10» был готов к началу операции и ждал соответствующей команды.
Разъяснив весталкам свои представления о стандартах красоты, я беспрепятственно принялся обходить территорию. Лопатка висела на правом запястье, и я небрежно поигрывал ею, как петербургский франт двести лет назад поигрывал тростью, прогуливаясь по Невскому проспекту. И учтиво спрашивал прохожих:
– Вождь Твала. Где его дом? Я ищу вождя…
Встречные мужчины, особенно в скелетной раскраске, напрягали бицепсы и строили грозные гримасы, зато женщины приветливо здоровались, заговаривали, при этом все держались почтительно и называли меня Большим Бобоном или Бобо. Я отвечал, знакомился, пытался вступать в беседы. Удавалось это с трудом. Но, к огромному удивлению, оказалось, что многие жители деревни на начальном уровне владеют английским! На вопрос: откуда? – я ответа не получил, но дело пошло быстрее, и я постепенно проникал в тонкости языка нгвама.
Откровенно удивляли имена. Занеле – хватит девочек. Банеле – хватит мальчиков. Пендиле – другая девочка… Оказывается, восклицание отца или матери в момент окончания родов и становилось именем.
Когда мальчик лет десяти назвался Мутееса, а его мать, которая выглядела как бабушка, объяснила, что это означает Божья воля, я начал кое-что понимать.
– У вас был миссионер? Это он учил вас английскому?
Нгвама заметно пугались, прекращали беседу и быстро уходили. Похоже, эта тема относилась к табу[13]. Так же, как и Тот, чье имя нельзя произносить. Так же, как и местонахождение дома вождя. Во всяком случае, скоро у меня не осталось собеседников.
Пришлось самому обойти всю деревню. Она оказалась больше, чем на первый взгляд, потому что еще десяток домов прятался в лесу. Но я подумал, что вряд ли главный начальник племени нгвама предпочтет жить в отдалении – мода на загородное жилье сюда еще не дошла.
Так и оказалось: вождь жил в самом центре поляны, в обычной хижине, может, чуть большей, чем у его подданных. Правда, он размещался в ней один, а все остальные теснились в своих жилищах вдесятером. У входа стояли два воина в боевой раскраске, с луками и копьями в руках. Завидев меня, они молча натянули луки, и я поспешно отступил на несколько шагов.
– Президент Америки хочет говорить с вождем Твала! – сообщил я. И громко повторил это несколько раз, пока изо рта дома не показался заинтригованный вождь. Он оглядывался вокруг, явно не понимая, где прячется американский коллега.
– Президенту нужно радио! – отчаянно жестикулируя, сказал я. – Он хочет говорить по радио!
Вождь кивнул. Его совершенно не удивила такая постановка вопроса. Через несколько минут он, в сопровождении двух телохранителей, повел меня по деревне. Идти пришлось недолго – на противоположный конец поляны, где в удобном месте стоял явно нежилой дом. Туда мы и вошли.
Я будто вновь переместился во времени и пространстве. Складная солдатская кровать, застеленная выцветшим шерстяным одеялом, три грубые табуретки, напрочь лишенные изящества стол и тумбочка, несколько икон, на стене – четыре сделанные «Полароидом» фотографии с одинаковым сюжетом: упитанный священник добродушно улыбается в окружении своей паствы – трех-четырех напряженных аборигенов. Здесь же, на вешалке, висели брюки, куртка, несколько рубашек, черная сутана, черная широкополая шляпа и большой католический крест на длинной цепочке. Внизу стояли стоптанные ботинки с высокой шнуровкой и мягкие разношенные кроссовки. На столе, под керосиновой лампой, пылился прибор, напоминающий компьютер. Это была австралийская рация «Кодан», отличающаяся от «Эфира» так же, как бомбардировщик «Стеллс» отличается от довоенного «У-2». Рядом с рацией лежали Библия на английском языке, газовая зажигалка, и стояла пустая бутылка из-под виски «Золотой фазан».
Бросалось в глаза, что земляной пол чисто выметен, и вообще – в помещении было тщательно убрано, и царил образцовый порядок, как в музее «Уголок цивилизации». Кто-то явно создавал впечатление, что живущий здесь человек просто вышел ненадолго, но скоро обязательно вернется. Вот и все его вещи – в целости и сохранности! Только в чем он тогда ходит? Неужели голый?!
Вождь Твала внимательно наблюдал за моей реакцией.
– У вас был миссионер? – как можно мягче поинтересовался я. Но вождь не понял. Или сделал вид, что не понял.
– Вот радио, – указал он пальцем и, присев на корточки, принялся наблюдать за мной.
Что ж, в данный момент рация интересовала меня куда больше, чем судьба миссионера. Тем более, что последняя не составляла большой загадки.
Я осмотрел «Кодан». Батареи, конечно, были мертвыми, но солнечное зарядное устройство работало исправно. Я вынес его на улицу, повернул белую панель так, чтобы синеватые ячейки фотоэлементов смотрели прямо на солнце, и стрелка вольтметра сразу качнулась вправо. Стоящие у входа телохранители вождя благоговейно следили за моими действиями. На всякий случай, я сделал несколько «колдовских» пассов руками и проговорил что-то неразборчивое.
Через несколько минут напряжение и ток достигли нормативного уровня. Я включил питание, заглядывая в чудом сохранившийся клочок бумаги, выставил нужную частоту: 15016 килогерц.
– Ковалев вызывает «Утес», – сказал я.
На этом моя работа закончилась. Не надо вертеть ручки настройки, напрягая слух, разбираться в тресках и шумах эфира, без конца повторять вызов – все сделает автоматика. А когда поймает ответный сигнал, очистит его от посторонних шумов и принесет мне. Оставалось только ждать.
Что может сделать Колосков? Прислать пару вертолётов с десятком бойцов и начать боевые действия на территории суверенной Борсханы? Ерунда. У него всего один вертолет, и тот, возможно, уже развалился. К тому же поведение ангольского пилота бесконечно далеко от неукротимой победной ярости берсерка, и если таков общий стандарт ангольских воинов, то вряд ли этот рейд станет победоносным. Да и не факт, что у самого Колоскова, несмотря на всю его бесшабашность, хватит решимости развязать очередную
