выражаемых в форме произведений искусства[59] но никак не в форме фактов и построенных на них теорий. Это прежде всего знание о том, кто к какому сословию принадлежит, откуда родом, какие ресурсы у кого есть и кто из приближенных допущен к их распределению, как консолидировались эти ресурсы, кто и когда был пойман на их расхищении и как за это был наказан. Такого рода знание не верифицируемо и не фальсифицируемо, оно в принципе не то чтобы ненаучно оно донаучно. Это знание неоперационально, самоценно и мало что значит само по себе, вне контекста конкретных внутри- и межсословных отношений. Оно производится, тиражируется и навязывается членам современных сословий в системе средств сословной массовой информации (разного рода институты пропаганды и агитации): через школьные учебники, художественные произведения, телевизионные сериалы, аналитические и новостные программы и пр. Это мифологическое знание в значительной степени определяет модусы поведения членов сословий и потому является ресурсом, за возможность распределять который идет очень жесткая межсословная конкуренция. Ведь если знание становится ресурсом, то им согласно принципам социальной справедливости должны распоряжаться соответствующие сословия: ученые как часть сословия бюджетников и лица свободных профессий. Члены этих сословий, руководствуясь логикой, вполне адекватной ресурсной социальной системе, стремятся монополизировать источники знания и распределять само знание. Так как собственных источников знания у этих общественных ученых не может быть (эмпирические исследования не ведутся, а оригинальные мифологические конструкции отвергаются (их авторы, как правило, не члены сословия ученых), то они заимствуют знания «из-за границы», выступая в публичной сфере как «прогрессивные» или «патриотические» идеологи, политологи, социологи или экономисты[60].
В многовековых попытках импорта теорий и идей реализуется описанная ранее логика, согласно которой знание о собственной социальной системе можно импортировать, распределить и освоить для того, чтобы с течением времени вставить в систему отечественных представлений об устройстве социального мира и тем самым этот мир уподобить «загранице». Такого рода импортированное знание лежит в основе всех без исключения попыток реформирования сословного мироустройства и ресурсного хозяйства.
Отечественные общественные науки есть мифотворческий субститут науки. Он позволяет интеллигентным обществоведам воспроизводить иллюзию знания, оставаясь вне описаний сословной реальности. Это проявляется в первую очередь в том, что сословные общественные науки имеют задачей не описание реальности, а «исправление недостатков», «интенсификацию», «модернизацию», «реформирование» и т. д. тех аспектов сословного бытия, на которые указала власть как на несовершенные. «Помощь власти», а не изучение реальности является главной задачей интеллигентных российских экономистов, политологов и социологов в том случае, если они занимают провластные позиции. И наоборот, они заняты мифологической борьбой с властью, если считают себя оппозиционерами. Интеллигентные обществоведы, в точном соответствии с принципами сословного мироустройства, могут либо обеспечивать служения и выполнять поручения «партии и правительства», если находятся на службе, либо их обслуживать, пусть даже диссидентствуя. И не более того.
В частности, обычным инструментом описания устройства современных обществ является наука политология с ее понятиями демократии и права, то есть формального равенства граждан перед законом. Но к нашей реальности политологические различения применимы только в относительно краткие периоды перестроек и революций. Ведь, в отличие от демократии, сословная организация жизни представляет собой упорядоченную форму неравенства членов разных сословий перед законом. Причем форма упорядочивания сословные принципы согласования интересов несовместима с политикой и политическим устройством. Может быть, поэтому попытки построения отечественной демократии всегда заканчивались созданием ее нефункциональных и недолго живущих имитаций.
С позиций импортных представлений оценивается политологами и роль публичного пространства, СМИ и гражданского общества в нашем общественно-государственном устройстве. Разговоры о необходимости свободных СМИ, гражданского общества и открытости власти не сходят с уст интеллигентных журналистов, политиков и ученых, целью своей жизни сделавших перенос социальных институтов из государств, которые этим деятелям «нравятся», в нашу жизнь. Но в сословном обществе в периоды относительной стабильности нет и не может быть такого же публичного пространства, как в демократических обществах, оно просто по-другому устроено, в них нет публики, нет и не может быть гражданского общества. Институт публичности несовместим с сословным распределением ресурсов, с административными рынками и сословной рентой. Публичность для них противоестественна.
Функциональным эквивалентом публичности в нашем общественном устройстве вне перестроек являются разного рода ресторанные или соседские посиделки, сословные собрания, клубы-бани и другие подобные институты. В телепрограммах, газетах, журналах и других формах подачи информации, внешне похожих на СМИ демократических обществ, нет и не может быть информации о важных для членов сословия фактах, отношениях, событиях просто потому, что такой информации в принципе нет. Вместо них есть слухи, сплетни, анекдоты, слушая, запоминая и передавая которые, члены сословий получают представление о том, что происходит и к какому дефициту им надо готовиться. В спокойные времена эти слухи и сплетни распространяются из уст в уста или в «самиздате», или как теперь — в Интернете, в перестройки начинается «гласность», при которой нюансы межсословных отношений становятся предметом публичного обсуждения и осуждения «прогрессивными журналистами».
Поэтому технические средства, которые служат в демократических обществах для наполнения публичного пространства значимой для всех граждан информацией, в нашем сословном обществе выступают поставщиком слухов и сплетен, источником анекдотов и не в последнюю очередь предназначены для развлечений, адаптированных интеллигентными лицами свободных профессий работниками ТВ и газет- журналов к своим представлениям о культурных потребностях бюджетников, пенсионеров, коммерсантов, работающих по найму, офицеров и чиновников разного рода служб. А сословные обществоведы и лица свободных профессий четко делятся потому, какую службу они обеспечивают или обслуживают: государственную гражданскую, военную или правоохранительную.
Особую роль в научном обслуживании сословного общества играет социология наука, которая в стабильные времена не может иметь своего предмета в нашем мироустройстве, поскольку она сформирована как наука о классовом обществе и не располагает понятийными возможностями для описания сословных мироустройств. Социологии не было в СССР в период его расцвета. Концепции и методы социологии были импортированы приближенными к власти интеллигентными обществоведами только во времена, когда даже членам Политбюро ЦК КПСС стало ясно, что в стране далеко не все ладно. «Разрешение социологии» было симптомом внутренней слабости системы, признанию чего противились настоящие марксисты-ленинцы, которые «давили» социологов. В основном благодаря этому давлению социология стала модой, в нее стекались диссиденты из всех советских сословий, что не добавляло содержания в результаты их исследований.
Советские социологи исследовали население как статистическую совокупность людей, вводя базовые сословные признаки (которые было разрешено вводить компетентными органами) в «паспортички» анкет, и совершенно, на мой взгляд, не рефлектируя того, что они делают. Они исследовали таким образом культуру и науку, текучесть кадров и благосостояние населения, миграцию и круг чтения, театральные интересы и аудитории партийных средств массовой информации. На основе результатов своих исследований они писали аналитические записки в партийные органы, которые иногда принимали соответствующие решения. Наиболее показательным применением результатов социологических исследований стало решение об оптимизации сети сельских поселений в 60-е годы XX века, которое привело к началу социального опустынивания страны за счет стимулирования миграции из сел на центральные усадьбы, из центральных усадеб в райцентры и так далее.
От этой социологии к настоящему времени остались организации, занимающиеся статистическим исследованием общественного мнения «в целом» (которого в сословном обществе вне сословий нет и не может быть), и множество кафедр и институтов, занимающихся в основном тем, что их сотрудники ездят за границу в «мировые социологические центры», читают и воспроизводят устно и письменно труды зарубежных классиков социологии (применительно к своему представлению о том, кто есть классики и как устроена Россия) ввиду практически полного отсутствия собственных материалов и данных полевых исследований. Социологи, воспроизводя методы своих зарубежных коллег, уже много лет пытаются найти в стране свой предмет исследования классовую структуру, в особенности средний класс, однако их попытки
