государственного бюджета как ресурсной копилки. Объем изъятий, очевидно, имеет определенный предел, после которого рынок ужимается и возникают дефициты ресурсов, необходимых для распределения между сословиями. Появление дефицитов интерпретируется сословиями как сигнал к еще большему изъятию ресурсов с рынка, что чревато в конечном счете генерализацией дефицитов и очередной волной социальной нестабильности, в ходе которой может разрушиться вся система межсословных отношений. Применение массовых репрессий для консолидации ресурсов и для «борьбы с коррупцией», конечно, вполне возможно, однако вряд ли оправдает неизбежные политические издержки.

Сейчас в России в значительной степени нерефлексивно опробуется специфический российский способ интеграции сословной и классовой структур суверенная демократия. Если я правильно понимаю логику ее идеологов, она должна интегрировать классовые и сословные интересы за счет ограничения амбиций и классов, и сословий. Однако способ реализации суверенной демократии то есть предельные формализация и дедемократизация избирательного процесса и квотный (по партийным спискам) подход к формированию состава Федерального собрания и региональных органов представительной власти не учитывает ни разделение общества на богатых и бедных, ни сословных амбиций.

Логика суверенной демократии могла бы быть адекватной складывающемуся миропорядку, если бы можно было четко отделить в представительских институтах классы от сословий. Но превращение Федерального собрания в орган сословного представительства выводит из сферы политики классовые институты. Агенты выживающего сейчас рынка окажутся вне закона в прямом и переносном смысле этого слова в том случае, если эта логика будет реализована в полной мере. В то же время исключение из Федерального собрания сословной представительности, существующей сейчас в виде лоббирования интересов военных, правоохранителей, государственных гражданских служащих, создает поле для сословного произвола, не регулируемого ни законами, ни сословной моралью.

Как я уже говорил, граница между сословиями и классами проходит по личности, а не между индивидуумами и их группами. Суверенная демократия консервирует эту внутреннюю раздвоенность членов нашего общества, она двулична в прямом смысле этого слова. К идеологам суверенной демократии весьма подходит известный советский анекдот о крещеном еврее в бане: «Или крестик сними, или срам прикрой». Строительство суверенной демократии чревато повторением истории и очередным распадом государства из-за дефицитов и вызванных им межсословных конфликтов.

Минимальная социальная стабильность в современной России и социальная справедливость (социальное государство) сейчас невозможны без хоть какой-то определенности в отношении того, кто есть кто в этом государстве: каким чином обладает, какое звание имеет, кому, в конечном счете, служит и что ему за это причитается. Это вряд ли возможно вне сословной структуры, но сословная определенность не задается априори, а формируется в ходе торгов на административном рынке и сборов сословной ренты, альтернативных рынку товаров и услуг.

В то же время классовая определенность (отнесение себя к богатым или бедным) невозможна без свободного рынка и его институтов, которые сейчас вытесняются административным рынком в «теневую экономику», порождающую столь же теневое, непубличное и не выявляемое исследованием разделение на хорошо обеспеченных ресурсами (условно богатых) и плохо обеспеченных (условно бедных). Богатство и бедность воспринимаются сословным государством обществом не как естественные состояния своих членов, но скорее как нарушение порядка вещей, в котором уровень жизни производен от принадлежности к сословиям, а не есть результат труда или рыночного случая. Однако за последние годы в стране возникли рынок и некоторые его атрибуты, в том числе и классовое расслоение. Практически все граждане номинально принадлежат к какому-нибудь сословию, но в то же время ориентированы на потребление, и соответственно им необходима классовая определенность.

Сосуществование в одном социальном пространстве сословной и классовой структур (без внятных объяснений того, как они сосуществуют) ведет к формированию весьма своеобразной формы отечественной аномии: когда человек принимает на себя (не интегрируя) заведомо противоречивые и конфликтные определения своего сословного и рыночного статусов: он одновременно может быть и государственным служащим, и торговым посредником, и предпринимателем, и защитником прав трудового народа работающих по найму, бюджетников и пенсионеров, например.

Одновременное и неявное конфликтное (а не мирное, как в демократиях) сосуществование двух базовых систем стратификации создает социальную напряженность, при которой члены одного любого сословия считают, что государство недодает им ресурсов, и потому они бедны, в то время как другие сословия нарушают принципы социальной справедливости и незаконно обогащаются. Себя и членов своего сословия люди описывают в сословных терминах, а членов других сословий в классовых.

Амбивалентность социального статуса приводит к тому, что государственное служение трансформируется в посредничество или крышевание, которые самими действующими лицами часто считаются добросовестным служением. Внутренний конфликт между ролями члена сословия и рыночного актора проявляется в не объяснимой другими причинами безудержной алкоголизации или безмерном и демонстративном потреблении, в глубоком цинизме и негативизме, сочетающихся с инстинктивной готовностью лизать задницу начальству члену высшего сословия и пинать зависимых членов низших сословий.

Эти феномены демонстрируют амбивалентность социального устройства, его онтологическую двойственность, в которой совершенно невозможно разобраться «без бутылки». Однако бесконечные пьяные разговоры «за душу» ничуть не помогают понять хитросплетение взаимоисключающих социальных связей и отношений. Людям хочется ясности в определении своего положения, но она возможна только при достаточно однозначной социальной отнесенности себя-любимого к классам рыночного общества и к сословиям. Однако для этого нет условий: ведь для формирования классовой определенности необходимы настоящие политическая организация общества, партийная система и институт права и правоприменения. Вместо них есть некие одноименные им деградирующие «демократические» институты, возникшие при формировании рынков, использующиеся сейчас сословной системой в основном для легализации отчуждения ресурсов и обозначения намерений по их справедливому сословному распределению. Сословные институты доминируют над классовыми, причем не публично и в значительной степени не легитимно.

Но для формирования сословной определенности необходимы легитимизация сословий, самоидентификация их членов, формирование сословных организаций-собраний и сословных судов. Практически никаких действий в этом направлении государство не совершает и прежде всего не признает самого факта создания им сословной структуры. Скорее наоборот, все сословные «политики» публично интерпретируют свои действия как шаги по развитию рынков, созданию демократии и соблюдению прав человека то есть форм социальной организации, совместимых с сословным общественным устройством только при их субординации институтам классового общества.

Социальная стратификация, в том числе и сословная, адекватна и действенна только в том случае, если внешнее определение места человека в социальной системе в той или иной мере совпадает с его собственными представлениями о том, кем он является. Когда внутренние (самоидентификационые, интроспективные) и внешние (по закону или традиции) определения социального статуса людей не совпадают, возникает аномия. В сегодняшней российской реальности внешние определения положения людей в социальной системе совсем не прозрачны. Публицистические категории описания социальной структуры такие как олигархи, бандиты, чиновники, силовики, простые люди и пр. малооперациональны и служат скорее целям в значительной степени бессмысленной в нашем обществе «публичной политики», чем объяснению основы социального мироустройства.