присоединится Дансай, они будут уже покатываться от хохота. Вначале Дансай был против этой шутки, однако уступил, узнав, что именно по предложению Нейла в сандвич с ветчиной подсунули полоску красной фланели, так смутившую его во время прошлого пикника.
Движение по дороге от Каладхунги до Найни-Тала стихало с заходом солнца. В назначенный вечер на Дансая надели одну из имевшихся медвежьих шкур и закрепили при помощи крепкой бечевки. Передвигаясь то на четвереньках, то в полный рост, он добрался, обливаясь потом (а вечер выдался теплый, и шкура была накинута поверх одежды), к условленному месту. Между тем в Найни-Тале Нейл уже начинал горячиться, получая одно задание вслед за другим, тогда как обычно в это время он уже был на пути в Каладхунги. В конце концов Нейла отпустили, но, расставаясь, Том передал ему дробовик и, вложив туда два патрона, предупредил, что пользоваться оружием можно только в случае крайней необходимости. Дорога от Найни-Тала до Каладхунги большей частью шла под гору, первые восемь миль — среди возделанных земель, а затем вплоть до Каладхунги — через более или менее густой лес. Дансай и девочки уже некоторое время были в своих засадах, начинало смеркаться, и вот на дороге появился Нейл, распевая во всю мочь, для поддержания духа, песенку «Килларни». Пение становилось все слышнее и слышнее (девочки сказали позднее, что никогда не слышали, чтобы он так хорошо пел), и затем Нейл достиг поворота дороги, где его поджидал Дансай. Как и было условлено, Дансай «поднялся на задние лапы» и зарычал на Нейла по- медвежьи, а тот вскинул дробовик и выпалил из обоих стволов. Сквозь облако дыма Нейл смутно мог видеть происходящее, и он пустился наутек, слыша при этом, как «медведь» покатился по противоположному склону холма. Тут к месту происшествия подбежали девочки, и, завидев их, Нейл замахал своим ружьем и сообщил, что только что застрелил огромного свирепого медведя, напавшего на него. В ответ на вопрос страшно перепуганных девочек, что же стало с медведем, Нейл указал на холм и предложил пойти вместе с ним поискать добычу, добавив, что можно идти совершенно спокойно — ведь медведь, конечно, убит наповал. Отказавшись, девочки сказали, чтобы Нейл шел один, и он — очень тронутый их слезами, вызванными, по его мнению, случившимся с ним, — охотно отправился дальше. Что сказал Дансай Нейлу и что Нейл тому ответил — история не сохранила, но когда, спустя довольно много времени, они вскарабкались на дорогу, где их с тревогой поджидали девочки, то Дансай нес дробовик, а Нейл — медвежью шкуру. Дансай, который, скатившись с крутого склона холма, избежал ушибов благодаря медвежьей шкуре, утверждал, что выстрел Нейла попал ему в грудь и сбил его с ног. А когда Нейл объяснил, как у него оказалось ружье, что чуть было не привело к трагическому исходу, ответственность за провал всего предприятия возложили на голову отсутствующего Тома.
Ближайший понедельник был государственным праздником, и когда Том в воскресенье вечером приехал домой, чтобы провести там выходной, он встретился лицом к лицу с рассерженными девочками, желавшими знать, о чем он думал, давая такому человеку, как Нейл, заряженное ружье и тем самым подвергая опасности жизнь Дансая. Том молча пережидал бурю, бушевавшую над его головой, но когда рассказ дошел до того места, где Дансай был свален с ног выстрелом и девочки, припав друг к другу, оплакивали его безвременную кончину, Том возмутил всех присутствующих, разразившись взрывом хохота. К веселью, однако, присоединились все, кроме Дансая, когда Том объяснил, что, получив письмо, он предположил, какая может случиться беда, поэтому вынул пули из патронов и насыпал туда муки. В итоге результат этого грандиозного розыгрыша оказался противоположным ожидаемому: Нейл еще более возгордился, а Дансай совсем сконфузился.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Из-за моего постоянного общения с девочками Дансай подозревал, совершенно несправедливо, что я приложил руку к инциденту с медведем, не принесшему ему тех лавров, на какие он рассчитывал, — хотя весь мой вклад в эту затею заключался в предложении использовать для сшивания медвежьей шкуры не нитку, а крепкую бечевку. Только этим я могу объяснить тот факт, что как-то утром он пригласил меня, когда я демонстрировал своим приятелям, как, раскачиваясь, перепрыгивать с одной ветки дерева на другую, пойти с ним на охоту. На седьмом небе от счастья быть удостоенным столь высокой чести, я отправился с Дансаем, сказавшим, после того как мы тронулись в путь, что собирается показать мне, как застрелить движущегося тигра. В тростниковых зарослях Дунигара (а это излюбленное место обитания тигров, в чем я убедился в последующие годы) мы обнаружили множество следов, но сами тигры нам не попались. По пути домой Дансай, на правах друга нашей семьи, решил преподать мне первый урок обращения с оружием.
В этот момент мы остановились на краю поляны, на другом краю которой множество белоголовых дроздов-пересмешников ворошили опавшие листья в поисках термитов. Поскольку мы отправились охотиться на тигров, Дансай держал шомпольное ружье в руках, а дробовик — также заряжающийся с дула — был перекинут через плечо. Сняв дробовик и вручив его мне, он указал на дроздов, велел выставить немного вперед левую ногу, плотно прижать ружье к плечу и мягко нажать на спуск. Все это я и сделал. Даже теперь, спустя столько лет, я до конца не уверен, специально ли для меня было заряжено ружье или Дансай, который, как я вам уже говорил, был силен, как медведь гризли, имел обыкновение перекладывать порох. Так или иначе, когда я наконец настолько пришел в себя, что стал воспринимать действительность, то увидел Дансая, ощупывающего стволы дробовика и пытавшегося определить, получил ли тот повреждения от удара о камни, на которые я отшвырнул ружье, летя вверх тормашками. Дроздов и след простыл, но на земле, где они кормились, мы нашли мухоловку-белошейку, птичку размером примерно с малиновку. После осмотра птички мы не нашли у нее никаких следов ранения, отчего Дансай заключил, что она погибла от шока, — заключение, с которым я был полностью согласен, потому что сам тоже чуть не умер по той же причине.
Вскоре после моего печального опыта с ружьем Дансая мой старший брат Том, который после смерти отца — а мне было тогда четыре года — взял на себя заботу о семье, объявил однажды вечером, что собирается взять меня на медвежью охоту. Это заявление привело в ужас мать, которая, хотя и обладала смелостью Жанны д'Арк и сестры Кэвил, вместе взятых, была кротка и застенчива как голубка. Я с интересом слушал, как Том — а я боготворил его со всем обожанием маленького мальчика — убеждал мать, что нет никакой опасности, что он будет меня тщательно оберегать и что со мной все будет в полном порядке. Когда же в конце концов мать согласилась, я решил, что для меня будет безопаснее не отставать от Тома ни на шаг.
Мы отправились в тот же вечер (Том нес оба ружья: и свое собственное, и мое) по звериной тропе, пересекающей большую гору. На половине пути мы подошли к глубокому, темному, мрачному ущелью. Том остановился на его краю и прошептал мне, что здесь водится много медведей, избороздивших ущелье вдоль и поперек и всюду протоптавших свои тропы. Затем он велел мне сесть у скалы, подступавшей к краю тропы, взять ружье с двумя боевыми патронами, наказав мне быть осторожным при стрельбе и бить наверняка, а ни в коем случае не ранить медведя. После этого, показав на крепкий дуб, росший на расстоянии восьми сотен ярдов у отрога горы, Том сказал, что пойдет туда, добавив, что, если я в течение вечера увижу где-нибудь неподалеку от него медведя, которого, по-моему, он не заметит, мне следует подойти и сообщить об этом. С этими словами Том ушел.
Дул ветер, шелестя сухой травой и мертвыми листьями, и мое воображение наполнило джунгли вокруг меня свирепыми медведями. (В ту зиму на этой горе было убито девять медведей.) У меня не возникало никаких сомнений, что меня вскоре съедят, и я был абсолютно уверен, что эта медвежья трапеза будет для меня очень болезненной. Время тянулось невыносимо долго, каждая минута прибавляла мне ужаса, и когда зарево заходящего солнца окрасило в красный цвет обращенную к закату сторону горы, я увидел медведя, медленно бредущего на фоне горизонта в нескольких сотнях ярдов от дерева Тома. Увидел ли Том медведя или нет — это не имело для меня ни малейшего значения. Наконец-то у меня появилась возможность, о которой я страстно мечтал, — улизнуть с того жуткого места, где находился. Так я и собирался сделать, пока это еще имело смысл. Поэтому, забросив за плечо ружье, которое мне было очень боязно заряжать после приключения с дробовиком Дансая, я отправился предупредить Тома о медведе, а заодно и снова оказаться
