Детективные истории, основанные на вымысле, обычно начинаются с описания каких-то ужасных преступлений или попыток совершить злодеяние, и заинтригованный читатель, забывший обо всем на свете во время чтения, переходит от одной захватывающей сцены к другой, пока наконец преступление не раскрыто, а преступник не наказан за свое злодеяние. В джунглях детективные истории никогда не начинаются подобным образом и не всегда заканчиваются наказанием преступника. Я выбрал наугад две из таких историй, из тех, что сохранились в библиотеке моей памяти.
Я расположился в бунгало лесного департамента в десяти милях от Каладхунги. Однажды, выйдя из него ранним утром, я надеялся подстрелить на обед кустарниковую курицу или павлина. Слева от дороги, по которой я шел, находился невысокий холм, поросший густым лесом, в котором водилась самая разнообразная дичь, а справа расстилались возделанные поля, отделенные от дороги узкой полосой кустарника. Когда крестьяне начинают поутру работать на полях, птицы, кормившиеся на посевах, взлетают и кружатся над дорогой, представляя собой прекрасную мишень. В то утро мне не сопутствовала удача, потому что птицы, перелетавшие через дорогу, были вне пределов досягаемости моего слабенького гладкоствольного ружья, и я дошел до конца полей, не сделав ни единого выстрела.
Отслеживая пролетающих птиц, я в то же время внимательно следил за дорогой, и в ста ярдах от того места, где еще была возможность подстрелить птицу, обратил внимание на следы крупного самца леопарда, спустившегося с холма слева от дороги. На протяжении нескольких ярдов леопард шел по левой стороне дороги, затем пересек ее и залег около куста. Отсюда он продвинулся вперед еще на двадцать ярдов и снова притаился в кустарнике. Поведение леопарда показывало, что его что-то заинтересовало, и это что- то, очевидно, находилось не на дороге, иначе он шел бы не по ней, а через кустарник. Подойдя к тому месту, где леопард первый раз лег, я присел, чтобы понять, что же такое было видно с того места, где лежал зверь. Там, где заканчивались поля с узкой ограничительной полосой кустарника, было открытое место, траву на котором хорошо пощипал крестьянский скот. Этот участок земли был отлично виден леопарду с его первого наблюдательного пункта, и затем я убедился, что и со второго было видно то же самое место. Теперь уже было очевидно: то, что его так заинтересовало, находилось на этом открытом участке.
Прячась за кустарником, леопард прошел еще пятьдесят ярдов до того места, где кусты заканчивались и где у края дороги начиналась небольшая низинка, пересекавшая открытый участок поверхности. Там, где кустов уже не было, леопард полежал некоторое время, переходя несколько раз с места на место, и наконец, спустившись в низинку, прошел по ней, часто останавливаясь и припадая к земле. Следующие тридцать ярдов он шел по песку и пыли, которые смыло в низину с дороги. Затем начиналась короткая трава. По частичкам песка и пыли, оставшимся на траве там, где ступал леопард, было разумно предположить, что хищник проходил здесь уже после того, как выпала вечерняя роса, а произошло это около семи часов вечера. Травяной покров в низинке тянулся всего несколько ярдов, сыпучий же песок и пыль не сохранили никаких следов, так что становилось ясно, что леопард покинул низинку сразу. Проследить дальнейший путь зверя было невозможно, но по тому, где он вышел из низины, можно было судить, что леопард направился в сторону нескольких травяных островков высотой в один-два фута. Подойдя к этим островкам, примерно в десяти футах от них я увидел глубокие вмятины, оставленные копытами замбара. Отсюда на протяжении тридцати ярдов, через равные отрезки, виднелись четкие отпечатки всех четырех его копыт, что могло произойти, если бы замбар изо всех сил старался сбросить кого-то со своей спины. Потом он повернул налево и помчался к одиноко растущему дереву на дальнем конце низины. На коре этого дерева на высоте около четырех футов я обнаружил шерсть замбара и небольшое пятно крови.
Теперь я был уверен, что леопард из своего наблюдательного пункта на холме увидел замбара, пасущегося на открытом месте. Незаметно подкравшись, он залег среди густой травы и запрыгнул на спину оленя из своего укрытия. Теперь, оседлав жертву, он мог загнать ее в укромное место, прикончить там и припрятать тушу. Убить замбара на месте нападения не представляло особого труда для леопарда, но оттащить взрослого замбара (а что это было взрослое животное, я понял по отпечаткам копыт) в укрытие было нелегко. Если бы леопард стал дожидаться рассвета, он мог лишиться возможности пользоваться добычей, поэтому благоразумно решил оседлать замбара. Не сумев стряхнуть леопарда у первого дерева, самка замбара еще трижды пыталась сбросить со спины незваного наездника, и только после этого бросилась прочь из леса и помчалась к густым зарослям, отстоящим на двести ярдов, очевидно надеясь, что в кустах ей удастся то, что не удалось среди деревьев — избавиться от хищника. Едва она пробежала двадцать ярдов в глубь кустарника и оказалась хорошо скрытой от любопытных глаз человека и стервятников, как леопард впился клыками в глотку старой самки. Крепко держа жертву когтями и зубами, он свалил ее на землю, отряхнулся от пыли, в которой при этом вывалялся, затем добил и принялся за трапезу. Когда я приблизился, леопард лежал возле своей добычи. Увидев меня, он поднялся и отошел, хотя ему нечего было меня бояться, поскольку я охотился на птиц и был вооружен лишь ружьем двадцать восьмого калибра с патронами восьмого калибра.
Я знаю много случаев, когда леопарды ездили на животных, которых собирались убить. Это были замбары, читалы, а однажды даже лошадь; но я знаю лишь один случай, когда то же самое проделал тигр.
В тот раз я остановился неподалеку от Манголиа-Кхатта — скотоводческой фермы в двадцати милях от Каладхунги. Как-то утром во время позднего завтрака я услышал отдаленный звон колокольчиков на шее у буйволов. Еще раньше, тем же утром, возвращаясь в лагерь после съемок фильма о леопарде, я проходил через стадо буйволов численностью около ста пятидесяти голов, которые разбрелись по широкому полю, поросшему травой тараи. Поле пересекал полувысохший ручеек с едва сочившейся водой. На дне ручья я увидел свежие следы тигра и тигрицы. По неистовому звону колокольчиков было ясно, что стадо буйволов в панике несется к ферме, и, вливаясь в этот перезвон, слышался колокольчик отставшего животного. Люди на ферме (их было человек десять) сейчас же подняли тревогу, начали кричать и стучать бидонами. Звон одинокого колокольчика смолк, а охваченное паникой стадо продолжало мчаться до тех пор, пока не достигло фермы.
Вскоре после того, как шум прекратился, я услышал два выстрела. Подойдя к ферме, чтобы разобраться, в чем дело, я увидел молодого европейца с ружьем в руках и индийцев, окруживших распростертого на земле буйвола. Европеец объяснил мне, что он служит в компании по производству пищевых продуктов в Изатнагаре и что он разговаривал с людьми на ферме, когда послышался отдаленный звон колокольчиков. По мере того как звук приближался, они услышали также сердитый рев тигра. Поскольку я был дальше, рев тигра до меня не долетал. Испугавшись, что тигр ворвется на ферму, они стали стрелять и греметь жестяными бидонами. Когда стадо приблизилось, оказалось, что один из буйволов истекал кровью и, по словам людей с фермы, ему ничем нельзя было помочь. Европеец попросил разрешения застрелить животное, чтобы прекратить его мучения, и, получив согласие, убил буйвола двумя выстрелами в голову.
Застреленный буйвол был еще молодым и в отличном состоянии, и скотоводы, вероятно, были правы, когда говорили мне, что он был одним из лучших в стаде. Я никогда не видел жертву нападения тигра в таком прекрасном состоянии, поэтому тщательно осмотрел тушу.
Ни на шее, ни на глотке буйвола не было ни единой отметины зубов или когтей, но на спине тигриные когти оставили не менее полусотни глубоких ран. Некоторые из них были оставлены тигром, когда его голова была обращена вперед, к голове буйвола, другие, напротив, когда он повернулся к хвосту. В то время, когда тигр «ехал» на обезумевшем животном, он вырвал и съел около пяти фунтов мяса из холки и от десяти до пятнадцати фунтов из задней части туши.
Вернувшись в лагерь, я вооружился тяжелой винтовкой, направился по следам буйволов и обнаружил, что их паническое бегство началось у дальнего края ручья, в котором я видел тигриные следы. Но трава здесь, к сожалению, была высотой по плечо, поэтому я не мог воссоздать происходившее или найти ключ к разгадке, как тигр оказался на спине буйвола, которого он, видимо, не собирался убивать, о чем свидетельствует отсутствие следов от когтей на шее и глотке животного. Досадно, конечно, что я не сумел восстановить картину событий, и что еще обидней — это был единственный случай, когда тигр «ехал» на животном, да еще и жрал в это время несчастную жертву.
Следы у ручья рассказали, что оба тигра были уже взрослыми хищниками, да и не было случая, чтобы молодой и неопытный тигр попытался сделать подобное; кроме того, молодой тигр не отважился бы
