«Нескладно сложилось у Вареньки с Иваном Ивановичем! — огорченно думала Елена Денисовна на ночном дежурстве в родильном доме… — Нелегко им ладить: одна задериха, другой неспустиха. Чуяло это мое сердце, когда мне хотелось, чтобы он помирился с Ольгой. Знаю я Варенькин пылкий характер. А ему тихоня нужна, вроде Ольги».

Елена Денисовна уже второй месяц занималась снова дорогим ей делом акушерки. Наташка даже смеялась над тем, как хлопотливо она собиралась каждый раз на работу.

— Наряжаешься? — спрашивала девочка, обнимая сильными руками шею матери и заглядывая в ее голубые глаза, выцветшие после смерти Бориса. — Как ты франтишь перед своими младенцами! Каждый день душ принимаешь. Наглаженная, начищенная, будто на праздник, а что они понимают?

— Насчет этого они больше нас с тобой понимают: если вокруг грязно, то протестуют, да еще как! И плачут и болеют. Поэтому грош цена той акушерке, которая растрепа да грязнуля!

Матери, в муках и надеждах рожающие своих детей! До чего же милы они сердцу Елены Денисовны! Особенно трогательны молодые — первородящие, Миннокосые и стриженые, одни в горячем румянце, Другие бледненькие, все босые, в коротеньких рубашонках- Кто сказал, что внушение обезболивает роды? Боль остается. Но страх перед нею можно развеять. Оказывается, ее можно легче перенести, если не бояться, а думать о том, что надо помочь ребенку благополучно явиться на свет. Вот молоденькая женщина с тонким носиком и пухлыми губами, выполняя советы врачей, глубоко дышит, поглаживая нежно и осторожно свой высокий живот, но вдруг вся розовеет, щеки ее становятся пунцовыми, и даже слезы навертываются на глаза. Бросив массаж, забыв о глубоком дыхании, она закрывает лицо мягонькими, в ямочках, словно у ребенка, руками — сильная схватка.

— Дыши, дыши глубже! — напоминает Елена Денисовна, предупреждая возможный срыв.

А на крайнем столе — в родильном их пять — роженица сорвалась: закричала.

«Поет голосом! — по-доброму смеясь про себя, акушерка направляется к ней. — Когда что-нибудь неладно, крик не такой. На тот крик летишь со всех ног».

Утром работа пошла с прохладцей, а ночь была неспокойная: роды разрешались одни за другими. Санитарки, сестры, врачи и акушерки, дежурившие в смене, работали с полной нагрузкой, принимая и обмывая младенцев.

— Обсыпались ребятишками! — пошутила усталая, но довольная Елена Денисовна, присев возле стола в родильном: у вновь поступивших рожениц обычные болевые схватки, и можно минуточку отдохнуть.

Смена побила рекорд и всех новорожденных приняла благополучно. То, что двое чуть не задохнулись, акушерки не брали в расчет: не без того! Младенцев пошлепали, потормошили, и они заплакали: громко — мальчишка, тоненьким пронзительным голоском — девочка.

Словом, Елена Денисовна была довольна. Хотя устала, но не зря. А иногда ведь и так бывает, что все дежурство протопчешься возле рожениц, помогая и уговаривая, а маленькие желанные гости нагрянут на другую смену.

Благодушное настроение акушерки нарушилось появлением новой роженицы, которую доставили из приемного отделения на каталке. Роды у нее начались дома почти сутки назад, но родовая деятельность была слабой.

Учащенное сердцебиение ребенка говорило о необходимости принимать срочные меры, чтобы ускорить роды, однако врач не вдруг принял решение. Операционные роддома, большая и малая, подготовлены в любое время дня и ночи. Вызвать дежурного хирурга можно в течение нескольких минут, но делать кесарево сечение уже поздно, если же роды затянутся, ребенок задохнется.

«Как ни кинь — все клин! — думала Елена Денисовна, сочувственно глядя на крупную женщину крепкого сложения, но с темной отечностью под глазами И лихорадочным румянцем на осунувшемся лице. — Оказывается, даже в Москве бывают случаи, когда некому вовремя отправить роженицу в родильный дом!»

Почувствовав, что ее окружают опытные медицинские работники, роженица ободрилась, взгляд ее засветился надеждой. Всей силой впервые любящей, но уже отцветающей женщины она желала ребенка.

Тысячи раз в своих материнских мечтах видела его у себя на руках, теплого, тяжеленького, с пушистыми волосенками, с мягкими ручками, точно перевязанными у запястьев. Она целовала круглые маленькие пятки, крошечные пальчики его ножек, похожие снизу на розовые горошины. Купала, пеленала, кормила грудью, стосковавшейся по ротику младенца. Она хотела быть матерью и наконец-то становилась ею.

— Мне бы мальчика, — сказала она, устремив на Елену Денисовну кроткий, измученный взгляд. — И девочку тоже хорошо бы!

— Потерпите, дорогая, еще немножко! Скоро увидим, кто будет. Первые роды всегда труднее, а у вас еще возраст.

— Да, возраст!.. — роженица вздохнула. — Первый муж пил очень. Ушибал меня не раз, а потом и сам расшибся насмерть. Только теперь свет увидела, да вот — не рассчитала срок… Проводила своего Виктора в командировку и чуть не отправилась на тот свет вместе с ребенком… Сестра у меня акушерка, обещала приехать, я и прождала ее зря в пустой квартире… Ох, еще бы хоть сутки помучилась, только бы родить!

Пристально следя за состоянием роженицы, врач и акушерка приняли нужные меры. После этого роды пошли почти нормально, но сердцебиение ребенка в утробе матери вызывало все большую тревогу. Катастрофа становилась неизбежной.

«Вот и побили рекорд!» — мелькнула мысль у Елены! Денисовны, но еще больше ее волновало другое: горячее желание роженицы стать матерью.

Наконец ребенок очутился в руках акушерки, но без дыхания, без пульса.

Бывает, младенец задохнется при родах и является на свет синий. Это легкая степень удушения, она так и называется — синяя. Сердце в таком случае бьется хорошо, и дыхание при энергичных мерах восстанавливается сразу. При более тяжелой степени ребенок весь бледный, дыхания у него тоже нет, а сердце работает чуть-чуть. Это белое удушение. Тут редко помогает опытность врача и акушерки.

А сейчас приняли ребенка без всяких признаков жизни. Здесь уже никакие меры не помогут.

Правда, в роддоме недавно делались попытки оживления мертворожденных, были даже удачные. Слышала Елена Денисовна и от Ивана Ивановича, что ему приходилось оживлять больных, умиравших на операционном столе. Оказывается, это возможно в течение первых шести минут после остановки сердца.

Сознаться по совести, Елена Денисовна не верила в такие чудеса и не возражала только из уважения к Аржанову. Ну, мало ли!.. Мог быть во время операции обморок, подобный смерти. Мог быть в родильном доме случай белого удушения.

Но вот она, смерть! Самая настоящая, сковавшая своим холодом руки акушерки.

И вдруг в родильном оказался Иван Иванович, похожий на белого слона среди суетящихся женских фигурок.

— Вызывали к больному в хирургический корпус, и решил попутно заглянуть к вам, — сказал он Елене Денисовне, которая, несмотря на свою подавленность, поняла: не спешит домой, к Вареньке. Нет, не торопится.

— Только что приняли? — спросил он, взглянув на ребенка, немо обвисшего в руках расстроенной акушерки. — Ну-ка давайте его! Где тут у вас аппаратура Белова?

Санитарка быстро налила теплой воды в ванночку, поставленную на стол у раковины в малой операционной. Елена Денисовна опустила в воду тельце мертворожденного, погрузила его до шейки, точно перевязанной ниточкой, — здоровенький какой был бы мальчик! Ей больно смотреть на его кукольно неподвижные ручки и ножки.

Иван Иванович вставляет в горлышко ребенка тонкую резиновую трубку, соединяет ее со шлангом