светили одни. За что же убивают они друг друга? Ведь Юрко не из панов, не куркульский и не поповский сын, все его богатство — кожушок да шапка… Есть мудрая народная легенда о злой, настоянной на крови отраве, превратившей братьев во врагов. Горьким ядом стали для Юрка националистические бредни, которыми задурманили ему голову, и хоть сам он не из панов — привели они его к куркулятам и поповичам.

Очередь… Выстрел…

Чем дальше уходила в лес Мария, тем реже, глуше становились выстрелы — и Нечай и Юрко поняли, что нашла коса на камень, силы равные, и экономили патроны. Как это сказал Нечай: «Поклялся не менять гимнастерку на сорочку вышитую…» Он и сегодня был в гимнастерке — не пришло еще время Нечаю красоваться в сорочке.

У Змеиного болота Мария долго ждала Юрка. Не пришел. И на базу не возвратился ни в тот день, ни в следующий. А потом Мария узнала, как все было. Они долго кружили по подсолнечниковым зарослям. Партизанский разведчик Нечай не хуже Марийкиного телохранителя знал приемы коварного ближнего боя. Он знал также, что вот-вот поспеет помощь из ближнего села, там уже тревожно бухнул выстрел из трехлинейки — сигнал сбора «ястребков». Юрко занервничал, заторопился, теперь частыми очередями прошивал зелень. После восьмого выстрела Нечай нажал кнопку, и пружина выбросила пустую обойму. Полез в карман за запасной, и его прошиб холодный пот: обоймы не было, она, очевидно, выпала, потерялась во время погони. Иван мог уйти — бандеровец не стал бы его преследовать, не зная, что у Нечая кончились патроны, наоборот, он сам всячески старался от него оторваться, тем более теперь, когда Горлинка была в безопасности. Но Нечай не мог уйти, инструктор райкома комсомола был из тех людей, для которых после принятого решения собственная жизнь теряет значение — есть только цель, выполняя которую следует в случае необходимости жертвовать жизнью. Кровоточило плечо — пуля бандита прошила мякоть насквозь.

Нечай нащупал нож…

Через секунды они встретились — лицом к лицу, глаза в глаза, автомат Юрка смотрел комсомольцу в лоб. И в то короткое мгновение, когда бандеровец нажимал на спусковой крючок, Иван отчаянным усилием бросил тело в сторону — очередь прошумела в миллиметрах над головой — и в прыжке стегнул Юрка ножом по шее.

— Думаешь, ты герой? — Малеванный раздраженно смотрел на Нечая. — Как же, один против двух, с пистолетом — на автомат, с ножом — на очередь! Дурень ты, вот кто! А я, я тоже хорош! — Лейтенант схватился за голову. — Как мог такое допустить?!

— Уж не по убитому ли бандиту горюешь? — въедливо спросил Нечай. — Вот не предполагал, где у него защитники найдутся!

Рука у Ивана на перевязи под пиджаком. Пуля насквозь пробила мякоть плеча.

— Да ты понимаешь, что говоришь? — Малеванный даже побледнел от негодования, резко отодвинул стакан с чаем, вскочил. — Я ведь тебя предупреждал: никаких самостоятельных действий! Мало ли какие у нас планы! Да, может, мы давно знаем, кто такой Скиба, но не арестовываем пока — что толку, если одного заберем, а другие останутся?

Малеванный пришел к Нечаю сразу же, как только узнал о случившемся. Лейтенант очень рассердился, нет, не то слово — пришел в ярость, когда Нечай рассказал ему, как, расставшись с Владой, он ушел подстерегать Марию. Малеванный многого не мог объяснить Нечаю, потому и кричал на него, топал ногами. Нечая же сейчас волновало только одно — Мария ушла живой и невредимой. Он страстно ненавидел бывшую учительницу. Остальные бандиты были для него безликими, однотипными — стая бешеных собак, которую надо уничтожить. Марию же он домой провожал, за руку здоровался. Она была не просто националисткой, она была предательницей, хитрой, коварной и жестокой: прикинулась овечкой, институт советский закончила, в комсомол вступила. Нет ничего паскуднее, отвратительнее предательства! Предателю — первая пуля. Так думал Иван и в ответ на все упреки Малеванного только упрямо твердил:

— Жалко, сбежала Мария! Не мог я по ним стрелять в лесу, далеко были, промазал бы…

— Конечно, жалко — согласился Малеванный, но с этими словами как-то не вязался тон, которым они произносились — отнюдь не сожалеющий.

Помолчали. Чай, приготовленный Ивановой хозяйкой, давно остыл. Малеванный, недовольно морщась, похлебал из стакана.

— Что с Владой-то будет? — спросил он. Осторожно спросил — деликатная проблема, из сердечных нитей сплетенная.

Нечай решительно рубанул воздух рукой:

— Женюсь я на ней…

— На дочке бандитского пособника, хуторянке, ты женишься, комсомольский инструктор? Скибе недолго осталось на воле гулять…

— Разве не пошла она против воли отца? Мы не выбираем себе родителей…

Малеванный неодобрительно покачал головой. Не нравилось ему все это. Мало ли в Зеленом Гае гарных девчат? Из хороших, честных семейств — от прадеда к деду хлеборобы. Хотя бы та же Надийка, верная дивчина, чистое сердце, своими руками счастье строит. Вот уж правду говорят: дай сердцу волю — заведет в неволю. Именно в этом он и попытался убедить Нечая. Иван не стал его слушать.

— Влада ради меня отца бросила! К честной жизни тянется: и если б я даже просто по-хорошему к ней относился, а не любил ее и оставил сейчас одну — предал бы, вот как это называется. Хватит об этом, поговорили!.. Тут голосованием не решишь!..

— В самом деле, хватит, — неожиданно миролюбиво согласился Малеванный и энергично потер руки. — Ох и погуляем на свадьбе! Красивую девушку, Иван, подцепил.

…Веселая была свадьба, комсомольская. Без попа и венчания. Гуляло все село: и водой молодых кропили, и зерном дорогу пересыпали, и выкуп с них брали. «Смотри ты, — удивлялись старики, — комсомольцы, а обычай народный исполняют». И все-таки на Владиной и Ивановой свадьбе свадебные традиции были нарушены дважды: жених не был в вышитой руками невесты сорочке, а по правую руку от молодых не сидел отец невесты…

После ухода, точнее бегства, дочери в Зеленый Гай Тарас Скиба жил только для одного — для мести.