противоречия имеются… Ну, что захлопал ресницами девичьими? Я много чего ведаю, а еще поболее — в гроб с собой положу.

Токарев-старший чуть улыбнулся, глядя на растерянное лицо сына, и умиротворяюще поднял руку:

— Вот и ладно. Значит, черный мир перекрываем — и Варшавой, и Боцманом с его молодцами…

Но Боцман не желал умиротворяться, — судя по всему, Артем, нагло посмевший усомниться в его, Боцмана, возможностях, по-настоящему задел старого опера за живое:

— Да у меня один Кувшинов чего стоит! Он в первый раз 21.12.1942 Народным судом пятого участка Московского района города Ленинграда по статье 162 пункт Г УК РСФСР был приговорен к двум годам условно… Секи начальник: в 42-м! И к «двум условно»!!! А?![4]

— Ну извини, если что не так! — покаялся отец за сына. — Ну, что ты взвился?.. Да, в 42-ом — два года… это — да… это внушает… Ну и память у тебя, если надо.

Боцман засопел оскорблено, но смолк, оттаивая. В принципе, все знали, что (особенно в последние годы) он был падок на грубую, примитивную, лобовую лесть.

А Василий Павлович уже смотрел на Женю Родина:

— Так, ну а второй легендарный отдел чем порадует? Один, — Токарев кивнул на Птицу, — уже обрадовал, а ты чего скажешь?

Родин ответить не успел, его опередил Птицын, не любивший, кстати, работать вместе с Евгением:

— Палыч, давай нас по отдельности считай! Если этот упырь сексуалом окажется — Женечка его сыщет, а я его убью! Так ведь дело-то не в этом! Ненормальный посадит, нормальный промолчит, а Родин за маньяка сам всех до смерти замучает!

Все засмеялись, и Богуславский (как старший по званию) в притворной строгости сдвинул брови:

— Все смехуечки?..

— Какое там! — пробурчал Птица. — Я всерьез…

Токарев спрятал улыбку и спросил уже без шуток:

— Родин, что скажешь? Женя ответил просто:

— Я все сделаю по своей линии, Палыч… Тем более что этот хлопец, говорите, девку уже мертвую целовал… Может, и мой он… Пусть только Харламов девкой зарезанной еще раз займется — он же выезжал. А я все ОПД странные прошерстю, будьте уверены.

— Уверены, Женя, — кивнул ему Василий Павлович и, заранее вздыхая, перевел взгляд на Лаптева с Петровым-Водкиным: — Ну что, остались Бобчинский с Добчинским… Лаптев, ты его приметы уяснил?

Сергей, морально поддерживаемый Петровым, скептически хмыкнул:

— Извини, Палыч, но отсутствие блеска в глазах и молодой возраст — еще не приметы… Начальник ОУРа кивнул:

— Согласен, но других нет. Ужинский не то что фоторобот, он в описаниях его на словах путался…

Лаптев прищурился:

— Я этого не люблю, ты знаешь, но… Вроде, ты говорил, его кой-кто в харю знает?

— Есть такое дело, — подтвердил Токарев. — Харламов?

Степа ковбойским жестом показал, что все о’кей и, имея в виду, естественно, Тимова, отрапортовал:

— Псевдоним Короткий, парень-умница, запомнил его идеально. Хотя особых примет у выродка действительно нет. Такому в «наружке» хорошо работать.

— И все? — с деланным безразличием поинтересовался Петров-Водкин. Токарев-старший глянул на сына и ответил:

— Чего уж тут скрывать. Варшава разглядел его неплохо.

— Во, как! — гоготнул Боцман.

— Да-а, — почесал голову Лаптев. — С Варшавой-то, конечно, не очень-то с руки композиционные портреты составлять…

Артем кашлянул и сказал почти уверенно:

— Я постараюсь его уговорить.

— Во, как! — заржал в голос Боцман, глядя в потолок. Артем в его сторону тоже избегал смотреть.

Токарев-старший скривился как от зубной боли:

— Ну, правда, хватит! А Варшава — я тоже уверен — поартачится-поартачится, а для святого дела нажмет себе на горло… Так что доводы твои и сомнения, Лаптев, принимаются — но вы вот еще для чего нужны: есть бездонная задача — от 1-й до 20-й линии и от Среднего до Большого… Вот эту площадь надо окучить, то есть сделать обход жилмассива. Я знаю, что это невозможно, а сделать все равно надо. И работать по приметам. Единственный плюс — я практически уверен, что коммуналки нам не нужны — этот фрукт из богатенькой семьи… Я так думаю…

Лаптев с Петровым-Водкиным переглянулись, но промолчали, и Василий Павлович это оценил:

— Это хорошо, что вы молчите… Спасибо. Ребята, милые, выносливее и наблюдательнее вас никого нет и быть не может! В ваше полное распоряжение — Артем, Харламов и Тульский, когда прочухается… Как он, кстати?

Артем, поняв, что вопрос адресован ему, кивнул:

— Начинает ходить понемногу. Медицина уверяет — жить будет. Организм крепким оказался.

На эту тему реагировать смехом никто не стал — все хорошо знали, из-за чего Артур сошел с катушек.

— М-да, — вздохнул начальник ОУРа. — В общем так, Лаптев, если молодежь хоть пикнет, хоть стон испустит — пристрели их… Ну скажи хоть что-нибудь, Лаптев!

— А что тут скажешь, — вздохнул Лаптев. — Стаканом тут ты, Палыч, не отделаешься…

Токарев-старший чуть заметно улыбнулся — если Сергей сказал про стакан, которым не отделаться — значит, он будет расшибаться в лепешку по-настоящему…

Василий Павлович еще раз оглядел всех и подвел черту:

— Ну что, мужики — с Богом, что ли… Вроде, все сказали… Я только пару слов хотел еще — про то, как я лично себе этого Невидимку представляю: годков ему, значит, столько, сколько и Артему, ростом он поменьше, можно сказать — невелик рост, худощавый, но жилистый… вернее — скорый такой от злости, белобрысо-белесый, но прическа точно аккуратная, глаза… глаза, как уже неоднократно упоминалось — никакие, а потому неприятные… Он, скорее всего, мамочкин сынок, папаня или умер или ушел — какой- нибудь торговый хрыч… Может, еще и помогал, первое время, как ушел — но меньше, чем новому сыночку, ну, от новой бабы… Живет в отдельной квартире и не на первом этаже, книжки почитывает, а если учится — то хорошо… Мамуля в нем души не чает… Все… Остальное — уж совсем романтизм.

Когда Токарев-старший закончил, все еще некоторое время молчали, удивленно переваривая услышанное — включая, кстати, и Артема, который никак не ожидал от отца таких вот психологических зарисовок, доказывавших, что о Невидимке он думал все эти годы гораздо больше, чем показывал сыну… Расходились с настроением не то, чтобы веселым, но по-боевому злым. Петров-Водкин на выходе не удержался от «последнего желания» перед началом их с Лаптевым «каторги»:

— Станишники! Об одном прошу — если кто этого урода случайно первым возьмет — не убивайте сразу, дайте хоть пару раз нагайкой приложиться за мучения…

Выйдя из здания РУВД, Лаптев подмигнул Петрову-Водкину:

— Чего тянуть? Сразу и начнем: тама — мое и Токарева, а тама — твое и Харламова! Поперло!

Харламов вздохнул мученически и хитро глянул на Токарева-младшего:

— Тема, а пацаны, если надо, прикроют? Степа намекал на контакты с боксерами, которые уже почти превратились в «братву».

— Прикроют и накроют! — не моргнув глазом ответил Артем.

— Чего приуныли? Нам ли отступать? А?!!! — взвился соколом от непосильной задачи Лаптев. Петров сделал рукой отмашку, выпучил глаза и тихонечко завел:

— Поу-ли-цеходи-ла… боль-шая крокодила…