Я позвонил в дверной звонок и услышал, как эхо разнеслось по большому дому. У покрытого морозными узорами окна появился силуэт, затем пожилой мужчина открыл дверь. На его узких плечах болталась широкая красная рубашка, пара черных подтяжек не давала песочного цвета штанам свалиться с его тощих бедер. Он выглядел, пожалуй, как маленький грустный клоун.

– Мистер Пелтье? – уточнил я.

В ответ он кивнул утвердительно. Я показал свое удостоверение.

– Меня зовут Чарльз Паркер. Джек Мерсье говорил, что вы, возможно, ожидаете меня.

Его лицо просветлело слегка, он отступил в сторону, давая мне возможность пройти, поправляя на ходу воротник рубашки и приглаживая волосы свободной рукой. Дом встретил меня застоявшимся запахом. На мебели в холле и в гостиной кое-где лежал слой пыли. Обстановка выглядела вполне прилично, хотя возникало впечатление, что часть предметов качеством получше была продана, а оставшиеся использовались только для того, чтобы занять свободное место. Я прошел вслед за хозяином в маленькую яркую кухню с раскиданными по стульям старыми журналами, тремя акварелями на стенах, запахом французской ванили, который распространялся от кофейника и заполнял собой все пространство кухни. Акварельные пейзажи выглядели неуловимо знакомыми. Казалось, они изображали одно и то же место, запечатленное с трех разных ракурсов с определенной закономерностью в распределении приглушенных оттенков коричневого и красного. Скелетообразные деревья переплелись ветвями над темной водяной гладью, на втором плане под пасмурным небом расположились складки холмов. В углу каждой акварели стояли инициалы Г.П. Я и не знал, что Грэйс писала акварели.

На подоконниках лежали книжки в мягких обложках, мягкое кресло стояло рядом с чугунным камином. В камине лежала груда поленьев и бумаги, видимо, чтобы он не пустовал, пока не используется по прямому назначению. Старик налил нам кофе, достал из шкафа тарелку с печеньем, затем извиняющимся жестом развел руки.

– Вам придется извинить меня, мистер Паркер, – произнес он, показывая на рубашку, мятые брюки и сандалии, обутые на носки, – я не ждал никого в такой раннее время сегодня.

– Не беспокойтесь, – мне захотелось утешить и развеселить его, – однажды разносчик телеграмм застал меня, когда я преследовал таракана, и на мне были только спортивные тапочки.

В ответ Пелтье благодарно улыбнулся и уселся. Он начал без обиняков:

– Джек Мерсье рассказал вам о моей девочке?

Я наблюдал за выражением его лица, когда он произнес имя Мерсье и заметил, как что-то дрогнуло в нем, словно пламя свечи от неожиданного сквозняка. Я кивнул:

– Примите мои соболезнования.

– Она не покончила с собой, мистер Паркер. Мне плевать, что все говорят. Она была у меня в последние выходные перед смертью, и я никогда еще не видел ее такой счастливой. Грэйс не принимала наркотики. Она не курила. Она даже не пила, по крайней мере ничего крепче легкого бада, – он сделал глоток, большой палец левой руки нервно теребил указательный, но несчастный старик этого не замечал.

Достав блокнот и ручку, я стал записывать то, что говорил Пелтье. Мать Грэйс умерла, когда девочке было тринадцать лет. После череды бесперспективных работ Грэйс вернулась в колледж, писала дипломную работу по истории некоторых религиозных движений штата. Недавно она снова переехала к отцу, чтобы жить с ним вместе, а в Бостон ездила в библиотеку, когда было необходимо.

– Вы знаете, с кем она могла встречаться, беседовать?

– Она взяла с собой все записи, поэтому не могу сказать. У нее была назначена встреча в Уотервилле, впрочем, пару дней назад...

Он запнулся.

– С кем? – осторожно подтолкнул я его.

– С Картером Парагоном. С этим парнем, который возглавляет Братство.

Братство было довольно сомнительной организацией из тех, что проводят шоу на кабельных телеканалах и платят старушкам по пять центов за вкладывание религиозной брошюры в конверт. Особенностью Парагона была претензия на способность излечивать по телевизору небольшие недомогания – страдальцу было достаточно прикоснуться руками или даже одной рукой к экрану, а другой в это время набрать заветный бесплатный номер Братства и изо всей силы молиться и возносить хвалы Господу. Но единственное, что гарантированно удавалось Картеру Парагону, так это избавлять банковские счета своих почитателей от значительной части денежных средств.

Ничего удивительного в том, что это не было даже его настоящим именем. При рождении будущего «мессию» нарекли Честер Куинси Дидс: именно это было записано в его свидетельстве о рождении и в полицейском досье. В последнем преимущественно фигурировали мелкие мошенничества с кредитными картами и страховками, участие в махинациях с пенсионными фондами и тому подобное. Когда дотошные журналисты все это раскопали, свежеиспеченный Картер Парагон признал, что был грешником, но все равно Господь нашел его. В любом случае, не совсем понятно, почему Отец Небесный разыскивал Честера Дидса, разве что тот каким-то образом умудрился наложить руку на Его бумажник.

В основном Братство было скорее предметом шуток. Но до меня доходили отдаленные слухи, как правило ничем не подкрепленные, что контора Картера Парагона поддерживает финансами правые и экстремистские религиозные организации. Поговаривали, что некоторые из них, получающие чеки от Братства, были связаны с организацией пикетов против оказания помощи больным СПИДом, против абортариев, институтов планирования семьи и даже против синагог. Правда, прямых доказательств не было: чеки Братства оседали на счетах Коалиции активистов жизни, выступавшей прикрытием для более экстремистских группировок, борющихся против абортов, и «Защитников борцов за жизнь» (группы поддержки – убежденных бомбистов) и их семей. Записи телефонных разговоров, которые проводили при расследовании преступлений и случаев проявления насилия, также позволили установить, что разного рода фашиствующие молодчики, подонки-одиночки и хулиганствующие группировки имели регулярные контакты с Братством.

Как правило, оно немедленно публично осуждало любые противозаконные действия группировок, которые до этого получали от него финансовую поддержку. При этом Парагон не мог отказать себе в том, чтобы появиться пару раз с отрицаниями обвинений в респектабельных и популярных передачах на телевидении, вроде «Святого Петра в Страстной Четверг». Одетый в черный блестящий костюм, с золотым крестом на лацкане, он одновременно ухитрялся и извиняться, и очаровывать, и манипулировать зрителями.