– Мистер Холлер, – сказала она, – вы планируете приберечь ваше выступление на потом?

– Нет, ваша честь. Но я буду весьма краток.

– Хорошо, тогда мы выслушаем вас, а потом сделаем перерыв на обед.

По правде сказать, я и сам не знал, сколько времени займет моя речь. Минтон говорил минут сорок, и я знал, что займу примерно столько же. Но я сказал судье, что буду краток, просто потому, что мне не нравилась сама идея, что присяжные отправятся на обед, услышав лишь прокурорскую версию, и будут пережевывать ее вместе со своими гамбургерами и салатом из тунца.

Я встал и направился к специальному возвышению, находящемуся между столиками обвинения и защиты. Этот зал принадлежал к недавно отремонтированным и модернизированным помещениям старого здания суда. Здесь имелись две отгороженные скамьи для присяжных, по обеим сторонам от судейского места. Все выполнено в светлом дереве, включая заднюю стену за судейской скамьей. Дверь в кабинет судьи в этой стене почти незаметна: ее линии маскировались фактурой дерева. Единственное, что ее выдавало, – это дверная ручка.

Фулбрайт вела свои судебные процессы как федеральный судья. Юристам с обеих сторон не разрешалось приближаться к свидетелям и никогда не разрешалось приближаться к скамьям присяжных. Им полагалось выступать только с этой трибуны.

Сейчас, когда я стоял посередине, присяжные находились на той скамье, что располагалась справа от меня, ближе к прокурорскому столу, чем к адвокатскому. Это меня вполне устраивало. Я не хотел, чтобы они слишком пристально вглядывались в Руле. Я хотел, чтобы он в некоторой степени являл для них загадку.

– Леди и джентльмены, господа присяжные заседатели, – начал я, – меня зовут Майкл Холлер, и на этом судебном процессе я буду представлять мистера Руле. Рад сообщить вам, что процесс, по всей вероятности, будет быстрым. Он займет еще лишь несколько дней вашего времени. В конечном счете вы наверняка заметите: нам потребовалось больше времени, чтобы отобрать вас в жюри, чем чтобы представить вам обе версии. Мне показалось, что обвинитель, мистер Минтон, сегодня посвятил свою речь рассказу о том, как, по его мнению, надо трактовать улики и что собой представляет мистер Руле. Я же посоветую вам просто сесть поудобнее, выслушать показания свидетелей и позволить вашему здравому смыслу рассудить, что все это значит и кто такой мистер Руле.

Говоря, я переходил взглядом от одного присяжного к другому. Я редко опускал голову, чтобы заглянуть в блокнот, который положил перед собой на кафедру. Мне хотелось, чтобы они видели: я непринужденно беседую с ними, говорю то, что приходит в голову.

– Обычно я люблю отложить свою вступительную речь на потом. В процессе по уголовному делу защита всегда имеет выбор: произнести ли преамбулу в первый же день – как это сделал мистер Минтон – либо непосредственно перед второй частью, когда защита приступит к своей аргументации. Я мог бы подождать и сделать свое заявление перед вызовом в суд свидетелей защиты и обнародованием наших доказательств. Как правило, я выбираю второй вариант. Но данное дело иного характера. Оно иное, поскольку материалы обвинения, по существу, не будут расходиться и с материалами защиты. Разумеется, вы услышите и некоторых свидетелей защиты, но душой и сердцем данного дела явятся свидетельства и улики обвинения – а также то, как вы решите их интерпретировать. Я ручаюсь вам, что в этом зале суда родится новая интерпретация фактов и улик, в корне отличная от той, что только что обрисовал мистер Минтон. А когда настанет время представить версию защиты, то очень возможно, что в этом отпадет необходимость.

Я взглянул на счетчика-арбитра и увидел, как ее карандаш бегает по странице блокнота.

– Полагаю, вам суждено обнаружить на этой неделе, что дело сводится к поступкам и побуждениям одного лица. А именно: проститутки, которая увидела мужчину с явными признаками богатства и решила сделать его объектом своих притязаний. Улики докажут это ясно и недвусмысленно; это будет продемонстрировано и самой свидетельницей обвинения.

Минтон встал и заявил протест, сказав, что я выхожу за рамки дозволенного, пытаясь очернить главную свидетельницу штата бездоказательными инсинуациями. Для такого протеста не имелось законных оснований. То была просто дилетантская попытка послать сигнал присяжным. Судья ответила тем, что подозвала нас обоих к себе.

Мы подошли сбоку к судейской скамье, и судья щелкнула по нейтрализатору звука, который начал посылать из стоящего перед ней микрофона «белый шум» в сторону скамьи присяжных, не позволяя им слышать, что говорится. Она расправилась с Минтоном оперативно, прямо-таки по-гангстерски.

– Мистер Минтон, я знаю, вы человек новый в процессах по фелониям, поэтому, вижу, мне придется обучать вас по ходу дела. Никогда не позволяйте себе в моем зале суда заявлять протест во время вступительной речи противной стороны. Оппонент сейчас не занимается представлением доказательств. Мне не важно: пусть даже он скажет, что ваша собственная мать подтверждает алиби подсудимого, – не смейте протестовать перед моим жюри.

– Ваша че…

– Я все сказала. Возвращайтесь на свои места.

Она повернула кресло обратно лицом к центру зала и новым щелчком отключила «белый шум». Мы с Минтоном молча вернулись.

– Протест отвергается, – объявила судья. – Продолжайте, мистер Холлер, и позвольте вам напомнить, что вы обещали быть кратким.

– Спасибо, ваша честь. Я так и собираюсь поступить.

Я сверился со своими записями, а затем вновь кинул взгляд на присяжных. Зная, что припугнутый Минтон сейчас будет молчать, решил чуть повысить градус риторики, отойти от своих записей и затем уже приступать к завершению.

– Леди и джентльмены, по существу, вам предстоит здесь решить – это кто в данном деле истинный хищник: мистер Руле, преуспевающий бизнесмен с безупречной репутацией, или признанная проститутка, занимающаяся выдаиванием денег из мужчин в обмен на секс. Вы услышите свидетельские показания, что так называемая жертва занималась проституцией с другим мужчиной всего лишь за несколько минут до предполагаемого покушения. И вы также услышите в показаниях, что уже через несколько дней после этого якобы угрожавшего ее жизни нападения она вновь вернулась к своему занятию, продолжая торговать сексом за деньги.

Я покосился на Минтона и увидел, что он буквально кипит. Минтон уткнулся взглядом в стол перед собой и медленно качал головой. Я обратился к судье:

– Ваша честь, не могли бы вы проинструктировать обвинителя воздержаться от демонстраций перед жюри? Я не воздействовал на присяжных и никоим образом не пытался их отвлечь во время его вступительной речи.

– Мистер Минтон, – выразительно возвысила голос Фулбрайт, – будьте так добры, сидите спокойно и окажите защите такую же учтивость, какую оказали вам.

– Да, ваша честь, – кротко произнес Минтон.

На данный момент присяжные увидели, что прокурора осадили уже дважды, а мы ведь еще не покончили со вступительной речью. Я воспринял это как хороший знак, и это придало мне уверенности. Я опять посмотрел на жюри и заметил, что секретарь по-прежнему что-то строчит.

– И наконец вы услышите показания многих свидетелей обвинения – то есть свидетелей, представленных штатом, – которые обеспечат абсолютно приемлемое объяснение большинству вещественных доказательств. Я говорю о крови и о ноже, которые упомянул мистер Минтон. Сама версия, выстроенная обвинением – будь то в отдельных компонентах или в целом, – снабдит вас более чем основательным сомнением в отношении вины моего клиента. Могу вам гарантировать: в конце прений у вас окажется один-единственный выбор. А именно – вам не останется ничего иного, как признать, что мистер Руле невиновен в предъявленных ему обвинениях. Можете занести это в свои блокноты. Спасибо за внимание.

Идя к своему месту, я подмигнул Лорне Тейлор. Она одобрительно кивнула мне в ответ: молодец, хорошо сработал. Затем мое внимание отвлеклось на две фигуры, сидящие двумя рядами выше ее, – на Лэнкфорда и Собел. Они потихоньку проскользнули в зал уже после того, как я в первый раз оглядел зрительскую галерку.