– Солеварни, ваше сиятельство, – продолжал Суханов свой рассказ о Сольвычегодске, – солеварни дымят, соль варится, в барки грузится, но нет того размаха, что допреж, так говорят старики. Был я и у Введения в монастыре, не столь молился, сколь на иконопись дивился. Батюшки! Какая красота! Иконы прежних, строгановских мастеров, все как новенькие Краски чистые, ясные, работа кисти тончайшая, Христос и дева Мария, и все святые не исхудалые, не чахлые, а живые, полненькие и такие веселенькие, хоть молись на них, хоть на свадьбу в гости приглашай, любо глядеть… И представьте себе, ваше сиятельство, раньше я не разумел этого, а ведь и в нашем Казанском соборе, по заказу Андрея Никифоровича, иконы так же писаны, взять тех же евангелистов, живописца Боровиковского или его же Благовещение! Или его прелестную красавицу великомученицу Екатерину, ногами попирающую булатный меч. Да и у Кипренского богородица с предвечным младенцем на приезжую итальянскую балерину лицом смахивает. А угрюмовский архистратиг Михаил? Прямо какой-то Еруслан Лазаревич в молодости. Не осуждаю, ваше сиятельство, может так и надобно А икоиа «Обрезание» художника Волкова, ваше сиятельство, совсем непристойная вещь, едва ли кто на такую молиться станет. Опять же скажу, «Брак в Кане Галилейской» нельзя тоже за икону принять. Никак нельзя. Христос и пьяная компания – на что ж похоже, смех и грех! Будь бы жив Протопоп Аввакум, он бы на дыбы встал и всех православных призвал выбросить все это святейшество, как святотатство. Что у Введения в Сольвычегодске, что здесь, у Казанской богоматери, все лики и телеса так изображены, что всякий скажет: «Не изнуряли себя ни постом, ни молитвой – святые отцы…»

– Другие времена, Самсон, другое направление мысли. Спор среди святителей закончился не в пользу Аввакума… В этом суть. Да и от западной иконописной живописи не отставать нам стало, – пояснил граф, с любопытством слушая Суханова и разглядывая его с таким вниманием, с каким он никогда не относился к самым знаменитым живописцам и ваятелям. – Скажи, Самсон, а как тебе нравится работа господина Евреинова по заказу Андре «Воскресение Христово», что помещена на дарохранительнице, сооруженной из моих уральских минералов уральскими мастерами?..

– Не имел чести видеть, ваше сиятельство.

– А был общий просмотр этой сокровищницы. Впрочем, ты во время просмотра был в отъезде. Я тебе покажу рисунок того же изображения, копированный в точности.

Граф достал из ящика стола папку рисунков дароносиц, подсвечников, лампад, сосудов и прочей церковной утвари, нашел эскиз Евреинова и подал Самсону. Тот взглянул на рисунок с изображением голого, взлетевшего из гроба Христа, усмехнулся и, положив перед графом рисунок, сказал:

– Слава богу, что дарохранительница стоит на престоле и, кроме духовных лиц, ее никто не видит. Одно скажу, ваше сиятельство, такого сытенького Иисуса можно, не греша, и на табакерке изобразить!..

– Вот так оценил! Прямо по-мужицки, – ничуть не обиделся граф и снова стал расспрашивать Самсона о Сольвычегодске.

Суханов был прост, не робок и откровенен:

– Однако жаль, ваше сиятельство, деревянные палаты ваших предков в Сольвычегодске, как вам ведомо, еще в девяносто восьмом году снесены до основания. А как по-богатырски крепки они были. Ох, и умели же наши деды, вологодские мужички, топоришком владеть!.. Двести тридцать годов палаты стояли!.. Лиственница такое дерево, что мореному дубу не уступит. Я помню те палаты и внутри бывал. И глазу было приятно, и уму понятно. Вот как строили!.. А кожаный возок, в котором при царе Грозном Строгановы в Москву ездили, тот целехонек стоит на паперти собора. Кожа ветхая стала, а полозья – хоть сейчас поезжай… И еще, ваше сиятельство, соборный поп какую-то кисть подвесил под паникадило и по той кисти погоду предсказывает. Ежели кисть влажная, будет дождь, ежели сухая – ведренным дням… и все за чудо принимают. Но это разве чудо?.. Пустяк! Чудо – это наш Казанский собор. Вот это чудо, ваше сиятельство. Говорят, сам генерал Кутузов приходил, смотрел и, не дожидаясь освящения, встал на колени и трижды перекрестился на собор прямо с Невского тротуара на глазах у публики. Да когда и строили, он заглядывал, любовался…

Так, переходя от одной мысли к другой, Самсон понемногу рассказывал графу то о Сольвычегодске, то высказывал свои впечатления по поводу построенного собора. Между тем Воронихин успел обойти галерею и возвратился в минералогический кабинет. Он подошел к концу беседы графа с простодушным, себе на уме, видавшем многое на своем веку каменотесом. Граф спросил напоследок Суханова еще о том, как живет народ у Соли-Вычегодской, на что жалуется.

– Как сказать, ваше сиятельство… русский народ терпелив. Ни на что не жалуется. А что плохо бывает, в том винят себя и волю божью… А если же в корень смотреть да поглазастее, то кое-что в жизни тамошних людей и приметить можно. Конечно, если бы не лесные порубки для Архангельских корабельных пристанищей да не рыболовство и звероловство, да если бы еще мужик к северу от Вологды и Устюга был крепостной, барский, тогда бы на той земле и жить нечем, хоть протягивай ноги, хоть, как медведь, лезь в берлогу и посасывай коготь-ноготь… Без привозного хлеба там не житье, без заработков на стороне – тоже. В деревнях зиму и лето только старый да малый живут, а годная мужицкая сила вся на отходе. Слава богу, что помещиков там нет, начиная от Устюга, Красноборска и до Пустозерска. А на монастырских да государевых скудных землях мужик себя вольготнее чувствует, а главное его продавать нельзя. Это очень умственно предусмотрено, ваше сиятельство. Для северного крестьянина надо дать облегчений всяких побольше. Иначе обезлюдеет Север Люди текут, кто на Урал в ваши новые вотчины, кто в Питер. А народ крепкий, лесной, выносливый. Мало ли таких образуются на новом месте и домой приезжают только за семьями…

– Интересно его послушать, Андре, – сказал граф, переводя усталый взгляд на Воронихина. Он поднялся и протянул Суханову руку. – Благодарю, Самсон, за беседу. А за медалью добро пожаловать в октябре…