одинаковой длины отрезков, от спички поджигает крайний отрезок, любуется на то, как красиво горит. Потом один за другим поджигает свисающие шнуры. Патроны должны взрываться не одновременно, а в строгой последовательности. Взрывник подпаливает последний шнур, когда первый уже сгорел до половины. Все вокруг в синем невкусном дыме. Горящие шнуры корчатся, сжимаются, жрут секунды. На какой-то миг Еремеев ощущает холодок в груди. Тянет уйти, возможно скорее. Но он, приближая лампу, еще раз проверяет, как горят все пятнадцать шнуров. Потом задерживается еще на миг, шевелит сапогом пустые пакеты — не завалился ли здесь где-нибудь неиспользованный патрон? Подбирает опустевший рюкзак и неторопливо шагает по штольне, повернувшись к детониту узкой, насмешливой спиной.

У первой буровой камеры он резко сворачивает за угол и закуривает, весь превратившись в слух. Упруго и мощно вздрагивает воздух. Каждый новый взрыв все слабее и слабее — обваливающаяся порода скрадывает звук.

Недочетов нет.

Все. Работа окончена. Таких взрывов надо сделать за сутки всего шесть. Следующие сутки свободен. Куда девать время? Куда девать деньги? Гудят вентиляторы, пульсируют трубы.

Взрывник шагает к выходу из штольни и вдруг замечает, что зуб больше не болит. Мишка оказался прав. Мишка учится в Московском политехническом институте заочно какой-то химии и все время переживает, что с кафедры марксизма ему выслали только номера тем, а не методические разработки.

Нарастает ослепительный дневной и солнечный свет. Ласковый, теплый ветер скользит навстречу. Остается позади вход в штольню. Как прекрасны небо и зелень лиственниц на склонах гор, и нагретый солнцем камень. И как хорошо, что мешок уже пуст, а двадцать пять килограммов детонита уже сработали свою работу.

«Однако семилетку надо закончить во что бы то ни стало», — думает взрывник. И ему кажется, что сегодня он решил это твердо, бесповоротно.

А через несколько лет на Удокане будет город, рудники. Добытая из самых глубин нашей страны медь войдет в сплавы, полетит, быть может, на другие планеты, понесет с собой запахи Земли — запах кедрового стланика, пота, уцененного «Казбека», соляра, соленой камбалы, взрывчатки, горной утренней свежести. Так пахнет пятьдесят пятая параллель сегодня на сто двадцать первом градусе долготы.

Вызов к оперативному дежурному в начале четвертого часа ночи, скорее всего, означал какое-нибудь неожиданное и важное задание.

Временно исполняющий обязанности командира морского водолазного бота лейтенант Антоненко торопливо оделся и, скользя подметками новых ботинок по стальным ступенькам трапа, поднялся в рубку. За стеклами рубочных окон кружился снег. Штаговый фонарь на носу бота то притухал, когда снежные языки, сорванные ветром с прибрежных скал, закрывали его, то вспыхивал ярким желтым светом.

«Пурга. Заряды, — подумал Антоненко и пристукнул ботинками. — Пока доберешься до штаба, ноги по колено мокрыми будут». Но он не стал переобувать сапоги. Даже при ночном срочном вызове не хотелось нарушать форму.

Антоненко опустил ремешок фуражки на подбородок и вышел на палубу. Снег ударил по глазам, скользнул за воротник шинели. После сна стало особенно зябко, хотелось засунуть руки в карманы, но сходни немного перекосились, идти по ним было трудно. Пришлось держаться рукой за леер. Тонкая кожа перчатки сразу промокла.

Внизу на причале топтался вахтенный. Он не сразу заметил лейтенанта и на несколько секунд запоздал крикнуть положенное «Смирно!»

— Поправьте сходни, — не отвечая на команду и этим показывая свое недовольство, приказал Антоненко и почувствовал, как заныли прохваченные холодным ветром зубы.

Тропинку от причала к штабу замело. Шагая напрямик по снежной целине, Антоненко думал о причине вызова к оперативному. Неужели действительно что-нибудь случилось в море и его пошлют на задание? Он хотел этого. Он всегда хотел чего-нибудь необычного и опасного. А сейчас, когда остался за командира корабля, — особенно.

В скрипучей деревянной будке — проходной штаба — топилась печка и было жарко. Антоненко отряхнул шинель. На бровях и ресницах сразу начал таять снег. Антоненко не стал вытирать лицо и поднимать ремешок у фуражки. Ему всегда казалось, что опущенный ремешок делает его лицо более мужественным и сильным, а капельки воды на щеках и мокрые брови покажут, как мало заботится он о себе и своем лице.

В комнате оперативного дежурного за столом с рельефной картой сидел сам начальник штаба аварийно-спасательной службы капитан второго ранга Гашев. Антоненко четко доложил о своем прибытии и отметил про себя, что Гашев посмотрел на часы. Это означало, что он засек время вызова и, очевидно, не сможет не заметить быстроты, с которой он, Антоненко, прибыл по этому вызову.

— Садись, лейтенант, — сказал Гашев и потер изрытую оспой щеку. — Ремешок-то подними. Забыл, что ли, про него?

— Так точно, забыл, — сказал Антоненко и заложил ремешок за козырек фуражки.

— В Могильной бухте бывал когда-нибудь, а, лейтенант?

Антоненко вспомнил узкое и извилистое каменное горло бухты, грохот прибоя у входа в это горло и тихую стылую воду внутри бухты. Туда не мог пробраться прибой, а высокие берега не давали разгуляться ветру.

— Бывал, товарищ капитан второго ранга.

— Вход хорошо помнишь?

— Хорошо, товарищ капитан второго ранга.

Гашев кивнул головой и забарабанил пальцами по краю стола.

— Баржа в Могильной стоит. Завел ее туда буксир. От шторма прятался. Да. А пока проводил через горло, рыскнула у него эта баржа, вышла с фарватера и распорола днище о камень. Средний отсек затоплен. Груз — бочки с соляром. Ждут этот соляр в порту назначения.

«Только бы обеспечивающего со мной не посылали, — думал лейтенант. — Только бы не посылали. Будет торчать рядом дурак какой-нибудь, каркать под руку…»

— Так вот. Машина на причал уже пошла. Мичман Сапухин с группой мотористов будет у тебя на борту минут через десять. Принимай с машины помпы, грузи аварийное имущество и докладывай о готовности к выходу.

«У тебя на борту», «Антоненко готов к выходу в море», «Антоненко на подходе к Могильной» — как здорово, когда так говорят и думают о целом корабле. Антоненко оставалось наслаждаться этим еще две недели, пока настоящий командир бота старший лейтенант Ванин не вернется из отпуска.

— Пока из залива выбираться будешь, заряды пройдут. Ветер тоже затихает, и сводка на завтра хорошая. Часов за шесть должен добраться к Могильной. Надо торопиться — переборки у баржи слабые и могут дать течь. Но Оленьи острова обходи с моря. Пускай потеряешь на этом лишний часок… Без Ванина тебе между Оленьими и берегом ходить еще не следует, больно сложный там проход.

— Есть оставить Оленьи острова к осту, товарищ капитан второго ранга, — сказал Антоненко. «Если так говорит — значит, никого со мной не посылает», — подумал он.

— Вопросы есть? — спросил Гашев.

— Буксир, который привел баржу, еще в Могильной?

— Нет. Он вел две баржи и сейчас продолжает рейс с одной из них.

— Какая пробоина, размеры, характер?

— Не знаю. Выясните на месте. Учтите, что берега в Могильной приглубые, и на обсушку баржу поставить невозможно. Нужно завести пластырь, откачать воду и зацементировать пробоину, какой бы у нее ни был характер.