вагона, вы побеседовали с полицейскими?

— Господи, да как вы об этом узнали?

— У нас все быстро становится известно, как плохое, так и хорошее.

— Да, я выложил этим собакам, что о них думаю.

— Я уверен, приятель, вы придетесь по сердцу нашему Макгинти.

— А что, он тоже не жалует полицию?

Сканлейн захохотал.

— Обожает! Но берегитесь, как бы заодно с полицией он не возненавидел и вас, если вы не удостоите его посещением. Так что немедленно отправляйтесь к нему в бар, — сказал он на прощание и ушел.

Возможно, Макмэрдо и не придал бы особого значения этому совету, но другая встреча в тот же вечер вынудила его все же отправиться к Макгинти.

Заметил ли старый Шефтер с самого начала то внимание, которое оказывал Этти его новый жилец, или ухаживание Джона стало в последние дни слишком настойчивым, но, как бы то ни было, вскоре после ухода Сканлейна он позвал молодого человека в свою комнату.

— Мне кажется, — сказал он без предисловий, — что вам приглянулась моя Этти. Это верно, или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — ответил Джон.

— Ну так я должен сказать вам, что вы опоздали.

— Она мне говорила.

— А фамилия другого вам известна?

— Я спрашивал, но она отказалась ее назвать.

— Потому что не хотела вас напугать.

— Напугать? — Макмэрдо так весь и вскипел.

— Да, дружище. И вовсе не зазорно бояться Теда Болдуина.

— Да кто он такой, черт возьми?

— Он начальник Чистильщиков.

— Опять Чистильщики! О них только и говорят здесь, причем всегда шепотом. Чего вы все боитесь? Кто эти Чистильщики?

Шефтер понизил голос, как и все здесь, кто вынужденно затрагивал эту тему:

— Чистильщики — старинный масонский орден.

— Но ведь я и сам масон!

— Вы? Зная это, я ни за что не пустил бы вас к себе в дом.

— Почему вы недолюбливаете орден? Он ставит перед собой цели милосердия и добра.

— Возможно, где-нибудь и так, но не у нас.

— А здесь?

— Это общество убийц.

Макмэрдо недоверчиво засмеялся.

— Где доказательства?

— Доказательства? А разве вам мало пятидесяти убийств? Судя по всему, вы даже не слышали о Милмэне, Ван-Шорсте, о семье Пиклсон, о старом мистере Эйме, о маленьком Билли Джеймсе и множестве других. Доказательства! В долине не найдется никого, будь то мужчина или женщина, кто не имел бы доказательств!

— Это простые сплетни, — возразил Макмэрдо.

— Прожив в нашем городе подольше, вы измените свое мнение. Впрочем, я забыл, что вы тоже один из них. Поэтому прошу вас подыскать себе другое помещение, мистер. С нас хватит ухажера Этти, которого мы не смеем выгнать. А уж среди своих жильцов я их терпеть не желаю. Следующую ночь вы должны провести уже под другой крышей.

Макмэрдо не только лишали комнаты, но и отдаляли от девушки, которую он искренне полюбил. Выйдя от старика, он застал Этти в гостиной и рассказал ей обо всем.

— Я не так уж огорчился бы, будь дело только в комнате,

— сказал он, — но, право, Этти, хотя я и знаю вас всего неделю, но жить без вас не могу!

— Замолчите, мистер Макмэрдо, — прервала его Этти. — Ведь я говорила вам, что вы опоздали. У вас на дороге стоит другой; правда, я не обещала ему выйти за него, но и сделаться невестой кого-либо еще я теперь уже не могу.

— А если бы я оказался здесь раньше? Мог бы тогда надеяться?

Этти закрыла лицо руками.

— Бог видит, что я хотела бы этого… — прошептала она, заливаясь слезами.

Макмэрдо опустился перед ней на колени. — Неужели из-за полуобещания вы погубите свое и мое счастье? Слушайтесь своего сердца: оно правдивее слов, сказанных в минуту, когда вы сами не знали, что говорите. Скажите, что вы согласны стать моей женой, и мы вместе пойдем навстречу судьбе.

— Но мы уедем отсюда?

— Нет, мы здесь останемся, дорогая, — и его руки на миг обняли ее.

— Но, Джон, тут оставаться нам нельзя. Увезите меня, пожалуйста.

На мгновение лицо Макмзрдо выразило колебание, но почти сразу оно стало жестким, словно гранит.

— Нет, я не трус и стану бороться за вас против всех на свете.

— Но почему бы нам не уехать?

— Я не могу сделать этого, Этти.

— Почему же?

— Я никогда не смогу смотреть людям в глаза, если буду знать, что меня выгнали откуда бы то ни было. Кроме того, чего нам бояться? Разве мы не свободные люди в свободной стране? Если мы любим друг друга, кто осмелится стать между нами?

— Вы не знаете, Джон… Вы пробыли здесь слишком короткое время, вы не знаете этого Болдуина, этого Макгинти и Чистильщиков вообще.

— Не знаю и не боюсь их, — ответил Макмэрдо. — Мне приходилось встречаться с самыми разными людьми, и я никогда никого не боялся, напротив, кончалось тем, что окружающие начинали опасаться меня. Но скажите, Этти, если Чистильщики, как говорит ваш отец, совершали в долине Вермиссы одно убийство за другим и если все знают их имена, то почему не предали преступников суду?

— Никто не решится выступить против них свидетелями. Любой из них не прожил бы и месяца. Кроме того, всегда найдется кто-нибудь из шайки, кто под присягой покажет, будто во время совершения преступления обвиняемый был в противоположной части долины.

— Я, правда, слышал кое-что и раньше о Чистильщиках, но считал все это выдумками. Может быть, Этти, у них есть оправдательные причины так поступать. Их что, преследуют и они не могут защититься другим путем?

— О Джон, замолчите! Именно такие слова я слышу от другого…

— От Болдуина?

— Да, и потому я презираю его. Джон, теперь я могу сказать вам правду: я всем сердцем ненавижу его и в то же время смертельно боюсь. Боюсь за себя и особенно за отца. Если бы я сказала Болдуину правду, на нас неминуемо обрушилась бы страшная беда. Поэтому мне пришлось отделаться от него хотя бы полуобещанием. Иного выхода не было. Если бы вы только согласились бежать со мной, Джон! Мы взяли бы с собой отца и где-нибудь вдали зажили бы спокойно.

Лицо Макмэрдо снова отразило внутреннюю борьбу, и снова оно окаменело.

— Ничего дурного не случится ни с Вами, Этти, ни с вашим отцом. Что же до этих страшных людей… Наступит время, и вы поймете, что я не лучше самого дурного из них.

— Нет, Джон, я не верю в это и всегда буду доверять вам.

Макмэрдо с горечью рассмеялся.

— Как же мало вы обо мне знаете! Вы, с вашей невинной душой, не подозреваете, что во мне происходит…