опустошенным было все вокруг, таким убогим и редким жилье, что сэр Найджел начинал сомневаться, найдет ли он пищу и ночлег для своих спутников. Поэтому он почувствовал истинное облегчение, когда узкая тропа, по которой они ехали, вывела их на более широкую дорогу и они увидели неподалеку приземистый белый дом, из верхнего окна которого торчал шест с привешенным к нему большим пучком остролиста.

— Клянусь апостолом! — воскликнул он. — Как я рад! Я уж боялся, что мы не добудем ни провианта, ни пристанища. Поезжай вперед, Аллейн, и скажи хозяину гостиницы, что английский рыцарь и его спутники проведут сегодня ночь под его кровом.

Аллейн пришпорил коня и, опередив товарищей на выстрел из лука, остановился у двери гостиницы, а так как не вышел ни слуга, ни хозяин, он распахнул дверь и стал звать их. Три раза крикнул он, но, не получив ответа, открыл внутреннюю дверь и вошел в комнату для посетителей. В дальнем конце ее на очаге весело потрескивал и брызгал искрами огонь. По одну сторону очага, в дубовом кресле с высокой спинкой, сидела дама, повернув лицо к двери. Отблески пламени играли на этом лице, и Аллейн решил, что никогда еще не видел женщины, черты которой выражали бы такую царственную властность, достоинство и внутреннюю силу. Казалось, ей лет тридцать пять. У нее был нос с горбинкой, твердый и нежный рот темные, круто изогнутые брови и глубоко сидящие глаза, которые сверкали и искрились переменчивым блеском. Хотя она была прекрасна, однако поражала не ее красота носила, мощь и мудрость, осенявшие высокий белый лоб, а также решительность, ощущавшаяся в очертаниях квадратной челюсти и изящного подбородка. В ее темных волосах сияла жемчужная нить, на плечи спадала прикрепленная к ней серебряная сетка; женщина была закутана в черный плащ и сидела, откинувшись в кресле, как будто только что приехала издалека.

По другую сторону очага расположился человек с очень грубой внешностью, широкоплечий, в черной куртке, окаймленной соболем, в бархатном, сдвинутом на ухо берете, украшенном кудрявым белым пером. Рядом с ним стояла фляга с красным вином, и он, видимо, отлично себя чувствовал: ноги его лежали на табуретке, а на коленях он держал блюдо с орехами. Он разгрызал орехи своими крепкими белыми зубами, разжевывал ядрышко, а скорлупу бросал в огонь. Когда Аллейн уставился на него, он слегка повернул голову и покосился через плечо на вошедшего юношу. Молодому англичанину показалось, что никогда он не видел более противного лица, ибо глаза у этого человека были зеленоватые, нос сломанный, вдавленный, а все лицо покрыто морщинами и ранами; голос, когда он заговорил, был низкий, свирепый, словно у хищного животного.

— Молодой человек, — сказал он, — не знаю, кто ты, и не очень горю желанием узнать, и если бы я не намерен был отдохнуть, я бы прошелся своим кнутом для собак по твоим плечам за то, что ты дерзнул так безобразно орать.

Пораженный этой невоспитанностью и не решаясь ответить подобающим образом в присутствии дамы, Аллейн стоял в нерешительности, держась за ручку двери; как раз в эту минуту сэр Найджел и его спутники сошли с коней. При звуках этих новых голосов и языка, на котором они говорили, незнакомец швырнул на пол блюдо с орехами и принялся сам призывать хозяина, так что весь дом наполнился его ревом. Позеленев от страха, хозяин в белом фартуке прибежал на его зов; руки хозяина дрожали, и даже волосы стали дыбом от испуга.

— Ради господа, — прошептал он, проходя мимо приезжих, — будьте с ним любезны и не раздражайте его! Ради матери божьей, обращайтесь с ним мягко.

— Да кто же он такой? — спросил сэр Найджел.

Аллейн хотел было объяснить, однако незнакомец, снова взревев, прервал его.

— Ты, хозяин, мерзавец, — заорал он, — разве я не спросил тебя, когда привез сюда мою супругу, чисто ли у тебя в гостинице?

— Спрашивали, сэр.

— Не спрашивал ли я особенно насчет паразитов?

— Спрашивали, сэр.

— И что ты мне ответил?

— Что их нет, сэр.

— А не прошло и часу с моего приезда, как англичане уже ползают тут! Когда мы наконец освободимся от этой отвратительной нации? Неужели француз на французской земле во французской гостинице вынужден слушать щелканье этого гнусного английского языка? Пошли их ко всем чертям, хозяин, не то худо будет и им и тебе.

— Сейчас, сэр, сейчас! — крикнул перепуганный хозяин и ринулся прочь из комнаты, а в наступившей тишине зазвучал мягкий, успокаивающий голос женщины у очага, увещевавшей своего супруга.

— В самом деле, джентльмены, лучше вам уехать, — подавленно сказал хозяин. — До Вильфранша всего шесть миль, и там очень хорошая гостиница под вывеской «Красный лев».

— Ну нет, — заявил сэр Найджел, — я не могу уехать пока не узнаю более подробно, кто это, ибо он кажется мне человеком, от которого можно ожидать много интересного. Назовите его имя и титул…

— Я не смею произнести его имя, пока он сам не пожелает. Но я прошу и умоляю вас, джентльмены, уходите из этого дома, ибо я даже боюсь подумать, чем это может кончиться, если он поддастся гневу.

— Клянусь апостолом, — прошепелявил сэр Найджел, — это, бесспорно, такой человек, ради которого стоило приехать издалека, чтобы узнать его. Пойдите передайте ему, что скромный английский рыцарь очень бы желал познакомиться с ним поближе — не по причине самонадеянности, гордыни или злого умысла, но ради чести рыцарства и славы наших дам. Передайте ему приветствие от сэра Найджела Лоринга и скажите, что перчатка, которую я ношу на берете, принадлежит самой несравненной и прелестной представительнице женского пола, и я готов это утверждать и отстаивать, если он пожелает заявить то же самое относительно своей дамы.

Хозяин еще колебался, передавать ли ему подобное поручение или нет, но дверь зала вдруг распахнулась, и незнакомец метнулся оттуда, словно пантера из своего логова; его волосы стояли дыбом, лицо было искажено судорогой ярости.

— Вы еще здесь?! — прорычал он. — Что же вас, английские собаки, хлыстом выгонять отсюда? Тифен, мой меч!

Он повернулся, чтобы схватить оружие, но в этот миг его взгляд упал на щит с гербом сэра Найджела, он оцепенел, потом его странные зеленоватые глаза смягчились, и он в конце концов лукаво и весело подмигнул англичанину.

— Mort Dieu! — воскликнул он. — Это же мой маленький рыцарь из Бордо! Как же мне не вспомнить этот герб, ведь я всего три дня назад смотрел на него во время турнира на берегу Гаронны! Ах, сэр Найджел! Сэр Найджел! Вы мой должник вот за это.

И он указал на свое правое плечо, которое было перевязано пропущенным под мышку шелковым платком.

Однако удивление незнакомца при виде сэра Найджела нельзя было даже сравнить с радостью и изумлением рыцаря из Хампшира, когда он посмотрел на странное лицо француза. Дважды открывал он рот и дважды останавливался, словно проверяя, действительно ли зрение не обмануло его, не сыграло с ним злую шутку.

— Бертран! — произнес он наконец, задыхаясь от неожиданности. — Бертран Дюгесклен!

— Клянусь святым Ивом, — заорал французский воин, хрипло и громко расхохотавшись, — хорошо, что я езжу, опустив забрало, ибо тому, кто один раз увидел мое лицо, уже незачем запоминать мое имя! Это действительно я, сэр Найджел, и вот вам моя рука! Даю вам слово, что есть для меня на этом свете только три англичанина, которых я не хотел бы коснуться острым лезвием своего меча: во-первых, Принц, во- вторых, Чандос и, в-третьих, вы; ибо я слышал о вас много лестного.

— Я уже старею и поизносился в битвах, — заметил сэр Найджел, — но теперь я могу спокойно отложить мой меч, ибо имел счастье сразиться с тем, у кого самое честное сердце и самая сильная рука во всем великом французском королевстве. Я жаждал этой встречи, я мечтал о ней, и теперь я едва в силах поверить, что мне действительно выпала на долю эта великая честь.

— Клянусь пресвятой девой Реннской, мне вы дали основания быть в этом уверенным! — воскликнул Дюгесклен, сверкнув широкой белозубой улыбкой.

— И, быть может, глубокочтимый сэр, вы снизойдете до продолжения нашего поединка? Богу известно, что я не достоин такой чести, но все же я могу показать свои шестьдесят четыре геральдических