кормы, где стоит пушка?

Воцарилось молчание. Незнакомец вытащил из-за пояса длинный нож и стал вычищать им трубку. Мы с Рувимом подняли вверх весла и начали втаскивать на лодку наши рыболовные снасти, которые плыли за нами по воде. Вытащив их, мы привели все в порядок и уложили их на дно лодки.

— Теперь, спрашивается, куда мы направляемся? — спросил Саксон.

— Мы направляемся в Лангстонскую бухту, — ответил я.

— Да неужто?! — насмешливо воскликнул незнакомец. — Вы так уверены в том, что мы поплывем в Лангстонскую бухту? А не направляемся ли мы во Францию? Я вижу, что здесь на лодке есть мачта, парус и пресная вода в сосуде. Мы нуждаемся только в рыбе, а рыбы в этих местах, как я слышал, тьма-тьмущая. Отчего бы нам не направиться прямо в Барфлер?

— Мы направляемся в Лангстонскую бухту, — холодно повторил я.

Саксон улыбнулся, и вследствие этого его лицо превратилось в одну сплошную гримасу.

— Надеюсь, вам известно, — сказал он, — что на море сила считается правом. Я старый солдат, умеющий сражаться, а вы двое неотесанных ребят. У меня есть нож, а вы безоружны. Что вы скажете, куда нам надо ехать?

Я взял в руки весло и, подойдя к Саксону, сказал:

— Вы тут хвалились, что можете доплыть до Портсмута. Вот вам и придется показать свое искусство. Прыгай в воду, морская ехидна, а то я тебя так садану веслом по башке, что ты узнаешь, кто такой Михей Кларк.

— Брось нож, а то я тебя проткну насквозь, — прибавил Рувим, наступая на чужака с багром.

— Черт возьми, вы мне дали прекрасный совет, — ответил незнакомец, пряча нож в ножны и тихо посмеиваясь, — люблю я вызывать пыл в молодых людях. Я играю роль стали, которая высекает храбрость из ваших кремней. Не правда ли, я сделал хорошее уподобление? От него не отказался бы и остроумнейший из людей, Самюэль Бутлер. Глядите-ка, молодые люди…

И, похлапывая себя по выдающемуся вперед горбу на груди, он прибавил:

— Не подумайте, что это горб. Это я книгу ношу так. О, несравненный „Гудибрас“! В этой поэме соединено изящество Горация с заразительной веселостью Катулла. Ну-с, что вы скажите о моей критике поэмы Бутлера?

— Подавайте ваш нож, — произнес я сурово.

— Сделайте одолжение, — ответил он, передавая мне с вежливым поклоном свой нож. — Скажите, не могу ли я вам доставить еще какое-либо удовольствие? Я готов отдать вам все, кроме своего доброго имени и военной репутации. Впрочем, нет, я ни за что не отдал бы вам этого экземпляра „Гудибраса“ и латинского руководства о войне, которое я также ношу всегда на груди. Руководство это написано Флемингом и отпечатано в голландском городе Люттихе.

Я, продолжая держать нож в руке, сел рядом с ним и сказал Рувиму:

— Бери оба весла, а я буду присматривать за этим молодцом, чтобы он не сыграл с нами какой-нибудь шутки. Ты был прав, Рувим. Это, наверное, пират. Прибыв в Хэвант, мы его отдадим чиновникам.

Лицо вытащенного нами из воды человека утратило на минуту свое бесстрастное выражение. По нему промелькнуло что-то похожее на тревогу.

— Помолчите немножко, — сказал он, — вы, кажется, назвали себя Кларком и живете вы в Хэванте. Не родственником ли вам приходится живущий в этом городе старый пуританин Иосиф Кларк?

— Он мой отец, — ответил я.

— Вот так так! — воскликнул Саксон и рассмеялся. — Выходит, что я споткнулся о собственные ноги. Я вам, мой мальчик, кое-что покажу. Поглядите-ка!

И, вытащив из кармана какую-то пачку, завернутую в промоченную парусину, он развернул ее, и там оказались запечатанные пакеты. Один из пакетов Саксон вынул и положил его ко мне на колени.

— Читайте! — произнес он, тыкая в пакет своим длинным тонким пальцем.

На конверте значилась крупными буквами следующая надпись: „Из Амстердама в Портсмут. Торговцу кожами в Хэванте Иосифу Кларку. Податель письма Децимус Саксон, совладелец судна „Провидение“.

Конверт с обеих сторон был запечатан большими красными печатями и сверх печатей перевязан широкой шелковой лентой.

— Всего у меня двадцать три письма, и их я должен раздать здесь, по соседству, — сказал Саксон, — и это вам доказывает, в каком почете находится Децимус Саксон у добрых людей. В моих руках находится жизнь и свобода двадцати трех людей, и не думайте, деточки, что я везу фактуры и коносаменты. По этому письму старик Кларк партию фламандских кож не получит. Да, друзья, дело идет не о кожах, а о сердцах, о добрых английских сердцах, об английских кулаках и английских шпагах. Пора этим рукам взяться за оружие и начать бороться за свободу и веру. Беря письмо вашему отцу, я рискую жизнью, а вы, сын этого отца, угрожаете мне, хотите передать меня властям Стыдно вам, стыдно, молодой человек, я краснею за вас.

— Я не знаю, на что вы намекаете. Если вы хотите, чтобы я вас понял, говорите яснее, — ответил я.

— А при нем говорить можно? — спросил Саксон, киВАЯ на Рувима.

— Так же, как при мне.

— Это восхитительно! — воскликнул Саксон и насмешливо улыбнулся. Передо мной Давид и Ионафан. Впрочем, я употреблю сравнение менее библейское и более классическое. Передо мной Дамон и Пифас. Не правда ли? Так слушайте же, молодые люди. Эти письма из-за границы, от правоверных, от изгнанников, живущих в Голландии, понимаете ли вы меня? Эти изгнанники собираются сделать визит королю Иакову. Придут они со шпагами у пояса. Письма изгнанниками адресованы тем лицам, на сочувствие которых они рассчитывают. В письмах сообщается, милый мой мальчик, теперь вы видите, что не я нахожусь в вашей власти, а вы — в моей. Да, вы находитесь всецело в моей власти. Мне нужно только одно слово сказать, и все ваше семейство погибло. Но Децимус Саксон верный и честный солдат, и он никогда не скажет этого слова.

— Если все, что вы говорите, верно, — сказал я, — и если вы имеете все эти поручения, то зачем же вы нам предлагали направить свой путь к Франции?

— Вопрос разумный и поставлен он ловко, но я вам дам на него определенный и ясный ответ, — ответил Саксон. — Лица ваши просты и честны, но по одним лицам я не могу узнать, принадлежите ли вы к партии вигов и можно ли вам довериться. Вы могли меня предать акцизникам или еще каким-нибудь чиновникам, которые обыскали бы меня и схватили бы эти письма. Вот почему я предпочитал совершить увеселительную прогулку во Францию.

Подумав несколько секунд, я ответил:

— Вот что, я доставлю вас к своему отцу. Можете отдать ему это письмо, почем знать, может быть, он и поверит вашим рассказам. Если вы хороший человек, вас примут у нас хорошо. Но если вы плут, — что я сильно подозреваю, — не ждите никакой пощады.

— Ну что за юноша? Он рассуждает, как лорд-канцлер английской короны. Позвольте, как это говорится по этому оводу в „Гудибрасе“?!.. Да…

Едва лишь рот он раскрывал.

Как стих оттуда вылетал.

А про вас, юноша, можно выразиться, что угрозы — это ваш любимый товар. Вы бойко торгуете угрозами. Про вас можно сказать:

Таскал в себе он целый воз

Всех приводящих в страх угроз.

Как вам понравится это двустишие? Сам Уиллер не сочинил бы лучше моего.

Рувим старательно работал веслами, и мы скоро прибыли в Лангстонскую бухту. Волнение здесь было не так сильно, и поэтому лодка шла теперь гораздо быстрее. Сидя около странного человека, я думал обо всем, что он мне сказал. Через плечо я глянул на адреса писем и прочитал на них имена таких людей, как Стэдман из Басингстока, Ципуль из Альресфорда, Фортескью из Богнора… Все это были выдающиеся вожди пресвитериан и независимых. Если то, что говорил Максон, правда, то, разумеется, он не преувеличивает, что судьба и жизнь всех этих людей находится в его руках.

И если бы Саксон вздумал передать все эти письма чиновникам, то правительство было бы очень довольно. У него был бы хороший предлог наложить руки на неприятных для него людей.