ефремовских героев не останется места для таких животрепещущих конфликтов и драм, какими отличается, к примеру, наше время. Наоборот! Именно здесь находит наилучшее выражение то чувство, которое дало название последней книге Ильи Пригожина - «Человек перед лицом неопределенности» (лучше сказать, непредопределенности). Вспоминая свое образование филолога, отмечу, что сюжеты Ефремова не отличаются поверхностной остротой приключенческих романов, но обладают сложностью и глубиной, которые обусловлены тем, что каждое действие обладает долгой предысторией и является результатом рационального анализа. К тому же это действия высокоразвитых существ. Здесь будет столько поиска, риска, самоотверженного труда, как никогда не было раньше - потому что раньше эти качества были замутнены отсутствием ясности в понимании и недостатком эффективности. И в первую очередь это относится к науке и технологии, как к фундаменту общественного развития. Риск и самоотверженный труд остаются везде и всегда, особенно потрясая во встречах героев с совершенно открытой, загадочной и бесконечной Вселенной. Ничто не может поражать так, как решение астронавтов-героев отправиться в космическое путешествие, из которого они заведомо не вернутся, потому что путь к неведомой планете займет сотни лет - этим сюжетом кончается «Туманность Андромеды». Примечательная история изображена в том же романе несколькими главами раньше. Выдающийся ученый и экспериментатор Рен Боз убеждает заведующего земными обсерваториями Мвена Маса пойти на рискованный эксперимент по преодолению ограничений пространства-времени, не спросив разрешения у общественных и ученых советов Земли и задействовав резервные энергетические мощности (обеспечивающие энергией всю планету!). Из-за непредсказуемых свойств явления, с которым приходится столкнуться, обсерватория оказывается разрушена, гибнут люди. Есть впечатление, что некие совершенно новые данные были получены, хотя никаких весомых подтверждений этому нет. Заведующий обсерваториями Мвен Мас мучается сознанием собственной вины, но ученый, сильно пострадавший в ходе эксперимента, говорит, что за собой никакой вины не ощущает - «Ежегодно ставятся менее крупные опыты, иногда кончающиеся трагически. Наука… так же требует жертв, как и всякая другая борьба». Совет звездоплавания решает принять самоотстранение Мвена Маса, полностью оправдать Рена Боза («Какой ученый не воспользуется предоставляемыми ему возможностями, особенно если он уверен в успехе?»), продолжить и усилить разыскания в области, открытой экспериментом, потому что «опыт Рена Боза поведет к триггерной реакции - вспышке важнейших открытий… Все непризнанные теории в конце концов стали фундаментом науки!».
«Отступив от прежних канонов художественной литературы, - писал Ефремов, - я нагрузил повествование множеством познавательного, научного материала, значительную часть которого пришлось, естественно, дать в форме лекционных материалов… Со времени издания романа я получил тысячи писем, доказавших успех эксперимента». Именно этой особенности своей литературы он обязан суждением Алексея Толстого о его «холодном и изящном стиле». Она же помогает оценивать его взгляды на науку, проектирование будущего, историю, социологию. В одном из таких разговоров-лекций герои «Часа быка» повествуют об истории несчастного человеческого прошлого и замечают, в частности, что наступление на Земле коммунизма стало возможно только с изобретением компьютеров. В романе «Лезвие бритвы» (единственном, где действие происходит в современное писателю время, то есть в начале 1960-х) главный герой Гирин много говорит о кибернетике: «Именно кибернетика дала нам возможность впервые создать научное представление о работе мозга».
Подобные высказывания придают романам Ефремова оттенок научного диссидентства: часть из того, что сообщается, была бы немедленно названа его современниками лженаукой. Да и мы местами можем только удивляться: например, доктор Гирин проводит опыты… с ЛСД. Так он пытается активизировать у пациента бессознательное, или генетическую память (за это предположение ему полагается глубокий респект от современников Станислава Грофа (Stanislav Grof), Тимоти Лири (Timotei Leary) и доктора Хоффманна (персонаж готического романа Анджелы Картер)!). Не случайно он и оказывается по сюжету не признанной знаменитостью, а младшим научным сотрудником без всякого статуса, к тому же из-за опытов с ЛСД лишается возможности использовать научную лабораторию.
Здесь решается и другая задача - популяризации. Едва ли средний читатель фантастики в 1960-е много знал о кибернетике. Второй закон термодинамики склоняли на все лады, но для начала нужно было, чтобы кто-то его извлек из «книг с формулами» и перевел для общего понимания - даже несмотря на обилие в Советском Союзе научно-популярной литературы, передач по телевидению, журналов для молодежи, и т.п. Ефремов не просто сообщает обо всех этих научных идеях и дисциплинах, но дает их в свете интердисциплинарного или, говоря по-современному, синергетического подхода. Результатом его стремления к скрещиванию и сращиванию дисциплин стала и созданная им еще до начала писательства наука - тафономия[От греч . taphos - могила и …номия, раздел палеонтологии, изучающий закономерности процессов естественного захоронения организмов и образования местонахождений ископаемых остатков этих организмов. Заложил основы тафономии (и предложил термин) И. А. Ефремов (РЭС)], гибрид палеонтологии и геологии (с ее помощью в пустыне Гоби обнаружили крупнейшее в мире кладбище динозавров).
'Между прочим, что это за эксперимент «Зеркало»? Никогда о таком не слыхал… Мысль эта прошла как- то вторым планом, и я набрал запрос в БВИ почти машинально. Ответ меня удивил: 'ИНФОРМАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ.
ПРЕДЪЯВИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВАШ ДОПУСК'. Я набрал код своего допуска и повторил запрос. На этот раз карточка с ответом выскочила с задержкой на несколько секунд: «ИНФОРМАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ. ПРЕДЪЯВИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВАШ ДОПУСК». Я откинулся на спинку кресла. Вот это да! Впервые в моей практике допуска КОМКОНа-2 оказалось недостаточно для получения информации от БВИ'.
Исследователи и ученые из «Туманности» отправляют новые данные во «всеобщую информацию» для обсуждения - значит, к «пророчествам» Ефремова можно прибавить и Интернет, а также, что любопытно - открытия восточной философии и йоги. Ефремов был внимательным читателем сочинений членов семьи Рерихов. В одном из писем незадолго до смерти он пишет: «…о йоге, о духовном могуществе, о самовоспитании - все это впервые появилось в нашей литературе, в результате чего появились легенды, что я якобы посвященный йог, проведший сколько-то лет в Тибете и Индии, мудрец, вскрывающий тайны…». Если Ефремов здесь и предстает пророком, то скорее это роль пророка российского нью-эйджа. Если прибавить к йоге и философии веданты последовательно проводимый в его книгах культ женщины, или Великой матери, - чему целиком посвящена «Таис Афинская», - то совпадение будет полным. Так же, как его незнакомые единомышленники с той стороны «железного занавеса», он воскрешает тантру, говорит о будущем освобождении женщины, чем еще раз доказывает синхронность развития идей. Следует прибавить, что в последние годы такие разные и замечательные французские писатели, как мизантроп Мишель Уэльбек и вдохновенный визионер Пьер Бордаж (см. его «Евангелие от змеи», М., «Ультра.Культура», 2004), каждый на свой лад, говорят о все большей актуальности наследия нью- эйджа.
Сам Ефремов, вероятно, не одобрил бы подобной параллели. С удивительной для такого эрудита поверхностностью, он временами резко говорит о темах, которые в это же время были активно развиты в западном критическом дискурсе, например о психоанализе или современном искусстве (которое он часто называет «абстрактным»). Особенно забавный казус случается, когда доктор Гирин совершает ужасный наезд на дзен, давая много очков вперед даже советской официозной пропаганде: «В Америке распространился так называемый “буддизм” японской секты Дзен. […] Праздные, тупые и ленивые, эти мнимые “буддисты” предаются скотским утехам».
У Ефремова есть ряд любимых идей, которые, очевидно, он очень надеялся увидеть подтвержденными в науке еще при своей жизни. К ним относится уверенность, что в дополнение к нашему любимому четырехмерному пространству существуют некие антипространства, названные им в терминах