завалили, здесь – мента…

– Но ведь он же не работает на ментов. Леша бы почувствовал.

– Ну, может, Леша просчитался, – не сдавался Казымов.

– Ну ладно… – сказал Цаплин и надавил на автомат, чтобы Валентин почувствовал острие дульного компенсатора. – Эй, ты мент?

Возможно, было бы спасением ответить на вопрос согласием, но Валентин решил не врать. Ему пора в новую жизнь, пусть Цаплин нажимает на спуск. Выстрел в затылок – это мгновенная смерть, и больно не будет.

– Я спрашиваю, ты работаешь на ментов или нет?

– Нет.

– Я же тебя сейчас убью.

– Да пошел ты знаешь куда?

Удивительно, Валентин не чувствовал ужаса. Более того, он смеялся над своими прежними страхами, над собой из-за того, что был в этой жизни робким и нерасторопным. Вернуть бы все обратно, те несколько секунд до шести утра тридцать первого марта прошлого года. Он бы сам тогда поднял Дарьяну с постели, заставил бы бежать не три, а десять километров по парку, так, чтобы она умирала от усталости. Он бы показал ей, что такое настоящий мужик. А тех кавказцев, что преградили им путь в парке, он бы размазал по зебре пешеходного перехода…

– Я же тебя сейчас пристрелю!

– Так стреляй! Мужик ты или баба?

– Ты это серьезно?

– Я сказал, стреляй!

Говорят, наполеоновский маршал Мюрат сам командовал своим расстрелом. Что ж, похоже, Валентин проделал то же самое. Сейчас Цаплин нажмет на спуск, и все…

– Да ладно, живи пока…

Цаплин убрал автомат. А когда Валентин поднялся на ноги, его уже не было в комнате. Здесь оставались только Медник и Теплов.

– Это проверка была, – сказал один.

– Извини, но так надо было, – развел руками другой.

– Какие же вы гады! – взревел Валентин.

– Это нервное, тебе успокоиться надо. – Юра достал откуда-то бутылку мутноватой жидкости, налил полный стакан, подал Валентину. – На вот, валерьянки выпей, говорят, хорошо от нервов помогает…

– Сволочи вы!

– Давай, давай!

«Валерьянка» обожгла горло, но мягким бальзамом обволокла сознание. И бессонная каторжная ночь дала о себе знать. Валентин почувствовал, как нервы тяжелеют под действием алкоголя, провисают, как обледенелые провода. К тому времени, как Цаплин вернулся в горницу, он уже спал мертвым сном…

Крупные капли дождя барабанили по жестянке подоконника, влетали в распахнутое окно, растекались по женскому лицу, заполняя щербинки на нем. Длинные волосы развевались на ветру, но Катерину это не смущало. Она смотрела в дождливую ночь невидящим взглядом, в глазах страдание и тревога. Она стояла перед распахнутым окном в одной ночной рубашке, совершенно не обращая внимания на Валентина.

– Что ты делаешь? Простудишься!

Он решительно подошел к окну, закрыл створки.

– Не твое дело! – резко ответила она.

– Мое.

Он взял со спинки стула пуховый платок, набросил ей на плечи.

– Я отвечаю за тебя головой.

– Кто тебе такое сказал? – едко спросила она.

Валентин мог бы сослаться на Ивана или, в крайнем случае, на командира, но он не стал этого делать.

– Я сказал! – отрезал он.

Катерина посмотрела на него растерянно и с удивлением:

– А чего ты раскомандовался?

– Спать ложись.

– Нет, ты посмотри на него! Ты кто такой, чтобы командовать? Салага несчастный!

– Я сказал, спать!

Катерина вздрогнула, будто он щелкнул кнутом перед ее глазами. И посмотрела на него глазами объезженной кобылицы.

– Ну, спать так спать…

Она повернулась к своей постели, но не легла.

– Я чувствую, с ними что-то не так, – не оборачиваясь к Валентину, сказала она.

– Что с ними не так? Встретят Вадима и вернутся.

– Какого Вадима?

– Ну, ты знаешь какого.

– Только за дуру меня держать не надо…

Она вышла из своей комнатки, по шаткому полу прошла мимо Валентина, свернула на кухоньку, чиркнула спичкой, разжигая конфорку плиты на баллонном газе.

– Чай будешь?

– Не откажусь.

Катерина вскипятила воду, приготовила чай, поставила на стол вазу с сушками.

– Я знаю, куда они поехали, – усаживаясь, сказала она. – Вадима они встретить не могут, потому что не знают, где он.

– Значит, узнали.

– Не надо мне врать. Они банк поехали грабить.

– Глупости.

– Не глупости. Я слышала, о чем они говорили. Не хотят у меня на шее сидеть. Как будто мне такой хомут в тягость. Да живите сколько хотите…

– Твоя шея здесь ни при чем. У них большие планы.

– Да, Чунга-Чанга, ешь кокосы, жуй бананы… Ты сам в это веришь?

– Нет. Необитаемый остров – это всего лишь мечта. Нет, лучше сказать, что это цель, к которой они стремятся. А стремятся они, чтобы выбраться из этого болота. Они вне закона, их ищут, им нужно спрятаться. В России они обречены на вечное скитание, а Чунга-Чанга – это пристанище, где их никто не найдет. Чтобы туда попасть, нужны деньги, но они у них появятся, они придумают что-нибудь новое. Может, в Австралию отправятся.

– Почему в Австралию?

– Потому что оттуда преступников не экстрадируют. И территория большая, есть где затеряться…

– А как же я?

– Юра собирается взять с собой свою жену. Неважно, что бывшую. Я так понимаю, Иван возьмет с собой тебя.

– Ничего ты не понимаешь. У Вани жена, сын, если он кого-то и заберет с собой, то их… – со страдальческим выражением лица покачала головой Катерина.

– И для тебя место найдется. Кстати, среди австралийских аборигенов полигамия – вполне законная форма брачных отношений…

– Мы же не аборигены.

– Да, но у Ивана жена – татарка, да и он сам тоже. У мусульман полигамия на генном уровне…

– Врешь ты все. Да и не хочу я его с кем-то делить. Лучше здесь пусть остается…

– Опасно здесь.