И действительно, предать Степана мог только полный отморозок и беспредельщик. Почти все в его «фирме» были ему обязаны если не жизнью, то по гроб ее. И вот теперь он доверил Натали самое щепетильное дело — «опекать» своего брата-близнеца.

«Даже больше, чем близнеца», напутствовал он. А она?

Оказалось, не все люди принимают жизнь такой, какая она есть. Толщи прочитанных романов не находили себе подтверждение нигде и никогда до тех пор, пока она не встретилась с Семеном.

Вторая капля воды в соотношении с шефом, он словно был создан совсем из другого материала, или, по крайней мере, имел иную начинку. Такой же высокий и русоволосый, сероглазый, с немного утяжеленной, широкой азиатской, как принято считать, нижней частью лица, что придает ему благородно-геройский вид, и прямым носом. Даже стрижки у них совпадают до миллиметра, будто трудится над ними один и тот же мастер, выверяя длину и расположение каждой волосинки. И в прямом их проборе в одном и том же месте можно найти проседь. Обоим идет небольшая трехдневная щетина, у обоих огромные руки... Когда Семен впервые обнял ее, она тут же окрестила их «загребущими». Пожалуй, внешне в мире не найти столь детально совпадающих близнецов. Но чем больше в них внешнего сходства, подтверждаемого на каждом шагу движениями, тем больше разница в наполняющем эти оболочки духе. Можно, конечно, найти сходство и там. Например, упорство, отчаянная смелость, преклонение перед покойной матерью, перед женщиной вообще... Но по своему духовному составу они как две песни на один мотив, но с разными словами, содержанием.

В Семене она вдруг увидела настоящего книжного героя, причем из многих прочитанных ею романов в одном лице. Шеф против него был прагматичным и дотошным работягой. Любой риск он выверял до мельчайших подробностей, чтобы избежать потерь и возможных опасностей, свести их до минимума. Семен же был из тех, кто сначала ныряет в омут, а потом уже думает, как из него выбраться. И, надо сказать, до сих пор у него это неплохо получалось. Он легко вживался в любую ситуацию, мгновенно оценивал обстановку и, балансируя на самом краю пропасти, с помощью звериного чутья первобытного воина, помноженного на незаурядный интеллект, находил единственно верное решение.

Наталье следовало играть против него, а она незаметно для себя стала играть вместе с ним. Она боялась думать о таком слове, как любовь, боялась притяжения к этому человеку, ибо прекрасно понимала, что рано или поздно ее роль станет ему известной, и тогда он увидит в ней не романтичную студентку, которой с первого дня их знакомства, как Иванушка-дурачок, раскрыл душу, которую носил на руках и за несколько дней нашептал столько ласковых слов, сколько от другого мужчины не услышишь за всю жизнь, а увидит продажную девку, и никакие обстоятельства ее жизни, никакие объяснения ее зависимости от Степана Рогозина не станут для него оправданием. Он великодушно простит ее, чтобы забыть навсегда или помнить о женском коварстве. Ибо Семен Рогозин не признает серого цвета, для него их только два — черный и белый, добро и зло. Но то, что старалась не замечать она, мысли о чем старательно отгоняла, просто не думала об этом, не мог не заметить Степан Андреевич.

3

— Не хватало только, чтобы ты влюбилась в моего незабвенного братца! — метал молнии Степан Андреевич.

— Я бы не стала выражаться столь категорично...

— Что ты в нем нашла? Ах да, я и забыл, что он у нас непревзойденный воин, умеющий читать стихи и разбирающийся в философии! Этакая смесь супермена и поэта!

Нет, Степан никоим образом не напоминал ей о том, откуда он ее вытащил, не тыкал своими благодеяниями. Чего уж в нем было больше — тонкого расчета или элементарной воспитанности, замешанной на природном благородстве, которое ему не удалось из себя изжить? Он не попрекал. Он говорил с ней, как говорят о работе, будто бы она нарушила КЗОТ, а он не знает, как поступить: ибо стоит перед выбором наказать или помиловать ценного работника.

Пять минут назад она слила ему всю полученную информацию и попросила отставку хотя бы в отношении Семена Рогозина. А он называл ее дезертиршей и размазней.

Семен уехал на север, и второй Рогозин тут же вызвал ее для отчета. Еще утром она поцеловала на прощание одного, а второй уже через два часа требовал от нее сдать первого со всеми потрохами. Нет, если и была Мата Хари, то она была просто потаскухой. Кроме того, по мнению самой Натальи, ничего особенного она для шефа не узнала. Конечно, она передала суть беседы Семена Андреевича с Ольгой Максимовной Степану, утаив только ее молчаливую часть. Да, Семен Андреевич в этот же день позвонил своему другу Алексею Сергеевичу Павлову, просил поднять все документы, где прослеживался бы интерес к их ферме иностранных фирм. Сказал, что приедет сам, и они вместе прочешут поселок, ферму и все прилегающие к ним территории...

— У него преимущество, — задумался Степан Андреевич, — он может пока еще заниматься этим в открытую. Любого моего парня там вычислят в первую же минуту, ибо там все знают друг друга. И единственный человек, который может стать нашими глазами там — это ты. Но ты решила быть честным и добрым человеком, ты вспомнила о принципах! в наше-то смутное время! Хорошо еще, что тебе не пришло в голову раскрыться перед