— Перестань... Ты ему дорогу два раза перешел.

— Если ты — это первый, то я не согласен. Я тебя силой не воровал! Или у тебя до сих пор не все по нему выгорело?!

— Степан! — брови Ольги страдальчески изогнулись.

— Прости. Чем больше я о нем думаю и говорю, тем сильнее у меня рвотный рефлекс. Маменькин сыночек. И это не я к нему в жизнь лезу, а он в мою.

Ольга тяжело вздохнула и ушла на кухню. Разговор этот не кончался с тех самых пор, как после многолетнего небытия в этой спокойной размеренной жизни всплыл капитан Рогозин. «Черт знает, какой армии капитан! — определил тогда Степан. — Теперь у всех военных и полувоенных хронический камуфляж».

Стремиться попасть на любую войну, чтобы тебя убили и чтобы самому убивать?.. А еще верующий!

Степан в церковь не ходил, но считал себя не менее верующим, чем брат. Уж кто-кто, а он обратился к Богу задолго до того, как брат вообще о Нем задумался!

Пятнадцать лет назад Степан смотрел по ночам в потолок, прошивая его взглядом до самого неба, и спрашивал у Творца (может, и не понимая, у Кого спрашивает), почему его брат, с которым они похожи как две капли воды, лучше его. Лучше — и все тут! И дается ему все легче, и живется ему легче, и даже самая красивая девушка полюбила именно его — Семена Рогозина. И сам по себе повторялся обидный раскольниковский вопрос: «Тварь я дрожащая или право имею?!» После мучительных бессонных ночей Степан не выдержал и в первый раз в жизни пришел к матери за помощью. Он действительно не знал, что дальше делать. Безнадежно было ухаживать за Олей, и еще больше не хотелось даже в этом повторять брата.

— Живи. Желай другим, а потом уж себе добра!

Ах, как просто это у матери получалось. Живи-желай! Какую тайну их рождения она носила в себе? И об этом спросил, и на это у нее нашелся ответ:

— Знаешь, Степ, вы как отражение одного и того же человека в двух разных зеркалах.

— Значит, мое зеркало похуже?

Мать только руками всплеснула, да на глазах выступили слезы. Это теперь Степан понял, что для нее они были одинаковы, не подыгрывала она в любовь к нему. Понял — да поздно. А Семен над этим вообще не задумывался. Он-то как раз жил себе, плыл по течению и радовался. А ведь не везло-то именно ему — Семену! Если все по полочкам разложить, то вся его жизнь сплошные неудачи и препятствия, а он живет, как будто так и надо. Провалился на вступительных экзаменах в университет — раз, попал в армию — два, попал в такую часть, что сбежал оттуда в военное училище — три, пока там прозябал, потерял невесту — четыре...

2

В тот год, когда Семена призывали, весна была сумасшедшая. В городе было белым-бело от яблоневого цвета, как будто прошел снегопад. То стояли солнечные дни, то ураганом врывался ветер и носился по улицам, поднимая кучи мусора на высоту типовых пятиэтажек, срывая молодую листву и белые лепестки яблонь. Это была самая ароматная и самая нежная метель в Сибири.

Лепестки яблонь сглаживали удары мусора и пыли, рвавшиеся в лица прохожих, а потом начиналась гроза. Сначала с артподготовки где-то на дальних подступах к городу, а полчаса спустя в фиолетовом от собственной суровости небе начиналась такая пальба, словно все энергии мира схлестнулись в одной точке, будто закоротило какой-то главный кабель Вселенной. И в финале — всеочищающий ливень!

Вся эта стихийная драма была накануне вечером. Утром небесный режиссер отдыхал: тихо и нежно-пасмурно. Вчерашнее грозовище фиолетовой полосой висело на горизонте. Они стояли на вокзале у вереницы общих вагонов. Кругом суетились, весело галдели и грустно целовались со своими родными бритоголовые парни. Одним из них был Семен. С бритой головой, в стареньких джинсах и видавшей виды рубахе он выглядел сиротой-переростком из послевоенных фильмов. Худым и непривычно серьезным.

Постояв в обнимку наедине с Олей, поцеловав родителей, он подошел к Степану, протянул ему руку, а затем неожиданно крепко обнял.

— Береги Олю, — шепнул в ухо.

Сберег. Да-да, сберег. Сберег именно Ольгу, а ее любовь к Семену он сберечь не обещал. Сберег...

Красота притягивает не только поэтов и художников. Не прошло и двух месяцев с этого дня, а за Ольгой стал ухлестывать местный «авторитет» из криминальной молодежи — Вова Серый.