него по простоте его мудрыми века сего, да поднявшись из глубины падения и на крылах духовных воспаряя в горняя, прославят во вселенной имя Твое пресвятое. Верные мученики молят Тя, принося Тебе в жертву кровь свою. Прими её в очищение беззаконий вольных и невольных народа Твоего, прости и помилуй'. После этого Государь поднимает чашу с кровью и говорит: 'Владыко, Царю царствующих и Господь господствующих! Приими кровь мою и моей семьи во очищение всех вольных и невольных прегрешений народа моего, Тобою мне вверенного, и возведи его из глубины падения нынешнего. Всем правосудие Твое, но и безграничную милость благоутробия Твоего. Вся прости и милостивно помилуй, и спаси Россию'. За ним, простирая вверх свою чашу, детским голосом заговорил чистый отрок царевич: 'Боже, воззри на погибающий народ Твой, и простри ему руку избавления. Боже всемилостивый, приими и мою чистую кровь во спасение невинных детей, на земле нашей развращаемых и гибнущих, и слезы мои за них прими'. И зарыдал мальчик, расплескивая свою кровь из чаши на землю».

Тимофей очнулся от чтения лишь тогда, когда буквы стали расплываться и по щекам покатились крупные солёные капли. Это о нём, о Тимофее, молит Бога убитый царевич. Вот он стоит на картинке со страшной чашей в руках! В военном мундире, как простой солдат. И глаза его, обращенные вверх, полны слёз.

Тимофей не успел вытереть мокрые щеки, как дверь в комнату открыл отец и замер на пороге.

— Ты чего плачешь, Тимош?

— Я не знаю, пап, — он и правда не знал, отчего плачет. Какое-то новое, незнакомое чувство боли и сострадания давило в груди так, что слёзы текли сами.

— Пойдём ужинать, — позвал отец и добавил, будто самому себе, — совсем у парня нервы никуда...

Ночью Тимофей не слышал, как мать на цыпочках крадется на кухню, чтобы приложится к спрятанной в шкафу бутылке, как отец выходит покурить в туалет, как февральский ветер стонет в кедровом бору и тоскливо поскрипывает от ветра дверь в подъезде. Он крепко и быстро уснул, точно провалился в тёмную и мягкую яму, но посреди ночи вдруг резко проснулся от странного чувства присутствия кого-то постороннего в комнате. Тима сел на кровати, потирая кулаками глаза. А едва он разодрал веки, сразу увидел в падающей из окна полосе лунного света мальчика в военном мундире. «Царевич», — мелькнуло в голове. Да, это точно был он — такой же, как нарисованный на картинке: с чашей, похожей на спортивный кубок, в руках. Он внимательно и с интересом смотрел на Тимофея, но ничего не говорил. И Тимофей зачарованно молчал, хотя в голове его кружились тысячи вопросов, но все они сливались в один, который невозможно было задать.

И вдруг царевич протянул руку ладонью вверх. В лунном свете Тимофей сразу увидел знакомую пуговицу, и душа его испуганно вскрикнула. Только сейчас он заметил, что на мундире мальчика не было ни единой пуговицы.

— Я должен отдать пуговицу, — то ли сказал, то ли спросил, то ли подумал Тимофей.

Царевич же отрицательно покачал головой и, показалось, слегка улыбнулся.

— Ты отдаёшь её мне? — спросил Тимофей, ведь царевич сам протягивал её на ладони!

Тимофей несмело подошёл к царевичу Алексею и протянул навстречу свою руку. Осторожно принимая пуговицу, он почувствовал, что пальцы его свободно проходят сквозь кисть наследника. Но пуговицу в своей руке ощутил, как настоящую. Вспомнились слова батюшки, что пуговицу можно только дарить. Выходит, Тимофею, её подарил сам царевич?! Только на миг Тимофей сосредоточил внимание на пуговице: она не была такой потертой, как та, что он держал в руках сегодня днём; двуглавый орёл гордо сиял в лунном свете. А когда Тима поднял глаза — царевича уже не было. Даже лунный свет исчез, а, может, и не лунный он был? В комнате стало темно и прохладно, и Тимофей попятился к кровати, зажав в руке царский подарок.

В соседней комнате очередной раз поднялся донимаемый похмельем отец, отправился перекурить бессонницу. Что, если рассказать ему? Не поверит. Никто не поверит. Вот если б Михаилу, тот не будет смеяться. Точно не будет.

Босые ноги отца задержались у двери в детскую, и Тимофей предпочел неслышно юркнуть под одеяло.

Утром Тимофей проснулся оттого, что в руке у него была пуговица. А ведь успел и подумать, и убедить себя, что царевича видел во сне. На всякий случай мальчик проверил потайной карман — там, кроме денег, ничего не было. Значит, пуговица была не другая, а именно та.

8

Прямо при входе в школу Тимофея остановила завуч Ольга Ивановна и отправила по знакомому маршруту в кабинет директора. Он не боялся заходить туда. Вячеслав Иванович разговаривал с ним, как со старым другом, и никогда не кричал. Вот и сейчас, завидев Тимофея на пороге, он даже улыбнулся.

— Ну, знакомые всё лица. Заходи, Тимофей. Знаешь, почему вызвал?

— В школе вчера не был,