своему слуге Петру Вороновецкому. 17 июня 1574 года Курбский обсуждал в Миляновичах с Яном и Андреем Монтолтами новые обстоятельства конфликта с А. Вишневецким из-за взаимных нападений на спорные земли. 27 июня ковельский владелец получил указ нового польского короля Генриха, который решил спор с Вишневецким в пользу последнего. Курбский данного постановления не признал, и от очередного противостояния с властями его спасло только бегство Генриха во Францию в июне 1574 года, что позволило не выполнять распоряжения этого странного короля, промелькнувшего на польском престоле.

Правда, в отсутствие монарха все имущественные споры должен был решать местный суд. Однако он не торопился с принятием решений и ждал появления нового властелина. Между тем в Луцком и владимирском судах копились взаимные жалобы Курбского, Вишневецкого, их людей. Волынский сейм 5 мая 1575 года принял решение спустя четыре недели после элекции нового короля начать рассмотрение всех скопившихся дел и апелляций в специально создаваемом суде последней инстанции (депутатском суде). Но его заседания не могли начаться ранее ноября 1575 года.

Поэтому под Ковелем вновь и вновь звучали выстрелы, лилась кровь. В августе 1575 года между Курбским и брацлавским воеводой, князем Андреем Ивановичем Вишневецким, развернулась настоящая война. 7 августа на ковельские земли напал отряд, состоявший из урядников, слуг, бояр и видуцких и соминских крестьян под командованием самого Вишневецкого. Под селами Порыдубы и Селище был захвачен и угнан принадлежавший крестьянам скот. Слуги Курбского, посланные вступиться за крестьян, были избиты, а несколько из них – Яким Невзоров, Елисей Близневич, возможно, еще кто-то – убиты. Люди Вишневецкого похитили также четырех ковельских мещан, судьба которых оказалась неизвестна.

Курбский на следующий день, 8 августа, подал жалобу во Владимирский уряд на «наезд» Вишневецкого (судебный термин того времени, принятый в Великом княжестве Литовском). 13 августа исполнявший обязанности стольника Подляшской земли Григорий Семенович Оранский отправился для разбирательства в Зачернецкое имение Вишневецкого, где выслушал прямо противоположную версию событий: 7 августа отряд урядников и слуг Курбского во главе с Кириллом Зубцовским, с которыми было несколько сот вооруженных крестьян, конных и на возах, напал на земли вокруг Зачернецкого дворца Вишневецких, разогнал крестьян, собиравших сжатый хлеб в копны. Захватчики стали грузить хлеб на возы. Урядник Вишневецкого, Григорий Петрович Матеевский, попытался отбить награбленное, но был встречен огнем из ружей и луков. При отступлении сторонники Вишневецкого убили одного «кгвалтовника» (разбойника), Меньшого Москвитина, и поймали четырех нападавших крестьян (а не ковельских мещан!), которых и отправили во владимирскую тюрьму. Люди Курбского увезли 266 копен и 16 снопов жита.

У оборонявшихся было много раненых и лошадей, которых предъявили для осмотра Оранскому. Крестьяне наперебой демонстрировали простреленные руки, ноги, колотые и резаные раны. Никто не погиб. Только крестьянин Гаврила Лукьянович, стороживший хлеб, пропал без вести. Оранского отвели на место происшествия, где он видел разметанные копны, следы от возов, признаки боя, валяющиеся по полю стрелы и, наконец, труп Москвитина, который был брошен в том же месте, где его убили. Подляшский стольник был убежден всеми этими свидетельствами в несомненной виновности людей Курбского.

Однако проводивший в тот же день следствие в Ковельском имении Курбского земский возный Владимирского повета Хацко Чуват Туличевский объявил, что видел свидетельства одновременного нападения на села Порыдубы и Селище отряда Вишневецкого. Возному показали дорогу, на которой оказалась разрыта земля от прогона большого количества скота, следы боя под Порыдубами, много крови на земле, труп боярина Елисея Близневича, заколотого копьем, раненых крестьян и «хребты синие, плетьми избитые, и на руках знаки от веревки» у порыдубских и селищских пастухов, связанных во время грабежа[190].

Таким образом, похоже, что стороны обменялись ударами. Искать же правых и виноватых в подобных «спорах на меже» было совершенно бесполезно, что прекрасно понимали во Владимирском уряде. В жалобах панов друг на друга истину от напраслины отделить было очень трудно. Кроме прямых нападений друг на друга дворяне еще практиковали возведение клеветнических обвинений в подобных нападениях в судебных инстанциях, требуя возмещения действительного и мнимого ущерба. Спор Курбского и Вишневецкого оказался окончательно улажен компромиссным королевским решением уже при Стефане Батории, которое было оглашено 18 октября 1578 года.

А пока до мира было далеко. 6 октября 1575 года на большой дороге между Берестечком и Николаевым берестечские мещане, Войтех и Андрей Остаховичи, напали на миляновичского урядника Василия Калиновского, который по приказу Курбского вез деньги, выданные князем для организации сопротивления вторгнувшимся на Волынь крымским татарам. Калиновский и его спутник Стефан Туровицкий были жестоко изранены, обобраны до нитки и замертво брошены в чистом поле.

Разбой не прошел незамеченным. Берестечский урядник Лукаш Малаховский арестовал налетчиков. Однако когда горожане узнали, что ограблены слуги Курбского, то Остаховичей таинственным образом случайно выпустили из тюрьмы. При этом конфискованное у разбойников награбленное имущество горожане присвоили себе. Тяжелораненого Василия Калиновского (позже следователи насчитают на его теле 18 ран) в одной рубахе вывезли в лес и просто бросили под первый попавшийся куст – авось сам умрет, пусть скажет спасибо, что не добили.

Этот эпизод наглядно показывает, насколько Курбского и его людей не любили в округе. С этой ненавистью поделать было ничего нельзя. Курбский жаловался властям, но все, чего добился, – что его очередной рассказ был записан в луцкие городские книги. Имела ли эта история какие-то последствия для разбойных берестечковцев – неизвестно.

Если захваты соседских имений и войны с соседями Курбскому в принципе удавались, несмотря на потери верных слуг, то на другом поприще – приумножении владений путем выгодной женитьбы – его постигла неудача, сильно испортившая ему последние годы жизни. Осенью 1570 года князь женился на княгине Марии Юрьевне Козинской, урожденной Гольшанской. Для литовской дворянки это был уже третий брак. От первого, с Андреем Якубовичем Монтолтом, у нее были дети Андрей и Ян. От второго, с луцким каштеляном Михаилом Тишковичем Козинским, – дочь Варвара.

Невеста была богатой. Совместно с сестрой, Анной Юрьевной Мыльской (женой О. К. Мыльского), она владела половиной родового имения Голбшанских Дубровицы, а после 1576 года по решению суда захватила его полностью. К владениям Гольшанских относилось также имение Шептали, за которое с 1571 года шла тяжба с королевским писарем М. В. Ясенским. От Александра Полубенского Мария получила имения в Звоне Великом Дубровицком. В ее распоряжении оказались земли покойных мужей, Монтолта и Козинского. Бывшей Гольшанской достались от Монтолта имения Жирмоны и Болтеники в Лидском повете и Орловнишки в Ошмянском повете, а от Козинского – имение Осмиговичи во Владимирском повете.

Для Курбского это был, конечно, лакомый кусок. К тому же брак с Гольшанской вводил князя в родственные связи с видными литовскими родами: Сангушков, Збаражских, Сапегов, Соколинских, Полубенских, Воловичей, Монтолтов, самих Гольшанских и т. д. Это был шаг к попаданию в слои высшей магнатерии, к представителям которой обращались: «вельможный» или «ясновельможный» пан. По словам К. Ю. Ерусалимского, для Гольшанской и Курбского «рождение ребенка, причем необязательно сына, позволило бы... создать могущественную династию с обширными владениями в Литве и на Волыни»[191].

Марии же требовалось «крепкое мужское плечо». Запутанная история ее земельных владений неизбежно порождала конфликты с соседями. А как мы уже могли убедиться на примере того же Курбского, главным аргументом в поземельных спорах в Великом княжестве Литовском была сила. Если судиться Гольшанская еще могла сама, то воевать с соседями и водить против них вооруженные отряды дворни ей было затруднительно. На наемников и слуг не всегда можно было положиться. Нужен был муж, желательно с опытом ведения боевых действий.

Но у Марии было слишком много оставшихся в живых родственников. Они, как потенциальные наследники Гольшанской, восприняли появление нового, третьего, мужа безо всякого энтузиазма. Делиться им совершенно не хотелось. Особенно негодовали дети от первого и второго браков. Между Гольшанскими не прекращались семейные свары и дележ имущества, и Курбский волей-неволей оказался в них втянут. Вражда резко обострилась после того, как в 1576 году по завещанию Мария оставила все Курбскому, выделив своим детям лишь одно незаложенное село (Болтеники) и два заложенных (Орловнишки и Жирмоны), которые еще предстояло выкупить. Остальная доля сыновей состояла в дюжине серебряных