Просто мистика какая-то.

— Ладно. На всякий случай перебинтуй ногу кусками футболки, а я пока займусь нашим ужином…

Маленькая, поделенная на троих гадюка не смогла утолить голод, напротив, лишь раздразнила аппетит. Особенно худо в этом смысле пришлось секалану. Похоже, в отличие от нас, он не ел досыта уже давненько. Я перехватил брошенный им на Потапа голодный взгляд и предостерегающе покачал головой. Звереныш вздохнул, облизнулся длинным темным языком и отошел к ближайшей луже попить воды.

Потап как-то странно посмотрел ему вслед и… тоже облизнулся. Потом сглотнул слюну, резко дернув кадыком, и снова облизнулся.

Ну дела! Померещилось мне, что ли?

Я во все глаза уставился на Потапа. Он, видно, почувствовал, повернул лицо в мою сторону, и я снова поразился — пустой и в то же время хищный взгляд, словно на меня смотрел живоглот или упырь.

— Потап, да ты чего? Эй, Лexa, очнись!

— А? — Он будто проснулся. Странный приступ закончился так же внезапно, как и начался. Из глаз Потапа ушла пустота, они стали осмысленными и усталыми. — Ты что-то сказал?

— Ты как себя чувствуешь?

— Нормально. А что?

— Да так, ерунда. — Я потер руками лицо, не в силах забыть этот его недавний взгляд, от которого мурашки побежали по коже. Хотя, возможно, мне просто почудилось. Померещилось от усталости. С кем не бывает… — Не бери в голову, Леша.

Потап в ответ хмыкнул:

— Надо же, как странно… Я уже отвык от собственного имени. Забыл, прикинь? Вот позови меня кто: «Алексей!» — и ведь не откликнусь. Прозвище прилепилось намертво, не отодрать.

— Как и у меня. Кто сейчас помнит, что меня зовут Сергеем? Да никто.

— Я помню. А еще помню, как ты появился у нас в ОБВЕ пять лет назад. — Потап улыбнулся воспоминаниям. — Ты был загорелый, аж до черноты. Крутой такой весь из себя. Глаза злые, презрительные: дескать, вы тут, как пацанва зеленая, в игрушки играете, со зверюшками возитесь, а настоящей войны и не нюхали! Обмундирование на тебе было странное — песочного цвета. На голове не то бандана, не то тюрбан, как у заправского бедуина… Тебя поэтому так и прозвали…

— Ага… Я тогда как раз после госпиталя был. После ранения… На Большой земле много повоевать пришлось, помотался по горячим точкам: Азия, Ближний Восток. Потому и форма такая… А к вам меня буквально силой перевели. Мое командование… У нас с ним конфликт вышел из-за его дочери… Короче, решил он сбагрить меня куда подальше. Вот и устроил командировочку «на тот свет». Нажал на нужные рычаги и добился приказа о моем переводе. Дескать, у тебя, Бедуин, за плечами четыре года диверсионного спецназа, а для военного егеря — это как раз то, что надо. — Я скорчил гримасу, передразнивая бывшего командира. — Вот ведь козел! Его бы сюда. Посмотрел бы я, как он со своими навыками разведчика-диверсанта от упырей уходил. Здесь, в АТРИ, совсем иные навыки требуются.

— Да уж, — Потап фыркнул. — Хорошо, что ты это быстро понял. После первого же учебного маршрута с тебя вся диверсионно-спецназовская спесь как шелуха слетела. Перестал себя умнее всех считать, начал учиться всерьез. Кстати, твой боевой опыт потом не раз при зачистках пригодился. Да и вообще, егерь из тебя получился, прямо скажем, высший класс.

— Потому что наставник хороший был, — вернул я ему похвалу.

Потап покашлял смущенно:

— Слушай, Серый, а тебе не кажется, что мы с тобой будто прощаемся?

Я промолчал. А ведь и верно! Ударились в воспоминания, комплименты друг другу отвешиваем…

Неловкую паузу прервал рысенок. Напившись воды из лужи, он некоторое время спокойно лежал у костра и дремал. Но вдруг встрепенулся, повел носом и обнажил в тихом рычании клыки.

«Враги… Трое… Близко… Один молодой… Два матерых… Сильные… Очень… Нас почуяли… Будут нападать…» — прочел я мысли четвероногого союзника.

Прочел мысли?! Да что же это со мной творится такое! Или мне все чудится?..

Я растерянно уставился на секалана, не понимая, стоит ли доверять своим ощущениям. Может, это все плод моего больного воображения, а на самом деле никакого ментального контакта у меня с этим ушастым радиоактивным зверенышем нет?

Но секалан смотрел весьма выразительно, не оставляя места сомнениям. В моем мозгу отчетливо возникла еще одна чужая мысль: «Давай, вожак, пора действовать! Ну, что же ты?»

И я решился:

— Потап, у нас гости.

— Хуги?

— Похоже, они, родимые. Что будем делать?

Даже учитывая наступившее утро, в чистом поле с двадцатью патронами против трех «голодных» у нас шансов нет. А если забаррикадироваться в вертолете, используя иллюминаторы как бойницы, можно попробовать выкрутиться. Правда, тогда нас, вполне возможно, убьет радиация.

Мы дружно посмотрели в сторону Ми-8. С виду кабина цела. Помята, но на куски не развалилась. А вот радиоактивна она или нет? Без дозиметра не определить.

— Лexa, ты что предпочитаешь — лучевую болезнь или быть разорванным на куски?

Хуги — очень сильные в физическом плане существа. Не знаю, разумны они или нет, но, к счастью для людей, оружием не пользуются, предпочитая рукопашную. Хотя огонь в своих становищах разводят и примитивные шалаши строят, но деревья для них ломают ручищами. Точно так же разделывают и добычу — раздирают ее на куски. Однажды я своими глазами видел, как хуги оторвал голову косачу. Вначале сломал ему шейные позвонки, а потом открутил голову, словно котенку…

Потап уставился на покореженный вертолет, будто пытался разглядеть на нем рентгены, и принял решение:

— Укроемся внутри. Есть там радиация или нет — неизвестно. Пятьдесят на пятьдесят. По мне, так неплохой расклад. А, Бедуин? Бывало и похуже.

— Разве? Что-то не припомню такого, — вполголоса проворчал я и поковылял вслед за Потапом к помятой, но довольно целой кабине Ми-8.

Чем ближе я подходил, тем ощутимее бежали по телу мурашки — мне казалось, будто невидимые рентгены вонзаются в тело, начиная свою разрушительную деятельность.

Радиация — вообще штука коварная. Ее не видно и не слышно. Иногда, получив даже смертельную дозу, умирать начинаешь не сразу. Бывали случаи, когда первые признаки лучевой болезни — тошнота и рвота — появлялись лишь спустя несколько часов после облучения. Даже радиационные ожоги, так называемый лучевой загар, зачастую показываются на теле спустя сутки или двое после того, как человек покинул опасную зону. Зато потом процесс развивается мгновенно, и не всегда медицина способна его остановить…

Как я уже говорил, вертолет сильно кренился вправо, поэтому расположенный с левого борта дверной проем оказался как бы висящим над землей. В момент катастрофы дверь буквально вдавило в корпус, заклинило в пазах намертво так, что мы ни за что на свете не смогли бы открыть ее.

Потап обошел вертолет со всех сторон, попробовал распахнуть расположенный с правого борта аварийный люк, потом сделал попытку проникнуть в грузовой отсек, но вскоре вернулся, недовольный:

— Глухо! Все люки и двери заклинило, будто их приварили. Нет, Бедуин, так в вертолет не попасть.

— И не надо. Зачем нам двери, когда есть лобовое стекло?

В отличие от крошечных боковых иллюминаторов, сквозь которые смог бы пролезть разве что наш ушастый рысенок, окна пилотов имели вполне внушительный размер. Разделенные на равные, слегка выпуклые прямоугольники, они полукругом огибали носовую часть кабины. В некоторых из них стекло треснуло, но не вылетело окончательно, лишь покрылось частой сеточкой морщин. А два центральных были выбиты, причем большая часть осколков валялась снаружи, словно по окнам колотили изнутри.