меня достаточно знать, что ты жив, здоров и служишь святейшему епископу и отцу. И в дальнейшем, дражайшее мое чадо, будь здрав телом и духом, дабы я, смиренный, слыша об этом, радовался. Непрестанно молись о моем спасении, как возлюбленный сын, как цветок добродетели, как от начала возлюбивший непорочность. Спасайся.
Так как я до сих пор не знал точно места ссылки твоей отеческой святыни, то и не удостоился написать тебе, хотя и имел к этому желание и трепетал духом. А теперь, когда брат наш Дионисий, возвратившись оттуда, сообщил нам, что видел твое преподобие и принес нашему ничтожеству приветствие от тебя и извещение о том, где находится и какова местность, где ты пребываешь, мы, смиренные, сильно обрадовались и охотно написали письмо. Ведь мы, почтеннейший, издавна объяты любовью к тебе и почитаем тебя не только как знакомого и брата по монашеству, но и как исповедника за Христа, за Которого и ради Которого произошли гонение и ссылка. Но благодарение Господу, явившему тебя в настоящее время столпом и утверждением истины, не поколебавшимся от ударов противных ветров, но в крепости Святого Духа сохраняющим в чистоте таинство благочестия.
Ты, конечно, знаешь, сколько человек и великих, по моим грехам соблазнилось. Кто по ним не возопит со слезами? В частности, по поводу игумена Мидикийского, ради так называемой экономии увлеченного друзьями Иосифа в нечестие против Христа. Это, богомудрый, совершенно нетерпимо и неприемлемо, ибо кто творит зло под видом добра, тот впадает в сугубый грех. А что он делает дурное и пользуется именем добра как прикрытием, о том свидетельствует божественный Василий. И так они, помимо собственного падения, делаются причиной соблазна для многих других. Впрочем, Мидикийский игумен, осознав свое поражение, исповедал свое падение, и как я узнал, сильно раскаялся и удалился в бегство, тем самым оставив для назидания своим ученикам и всем благомыслящим великий пример раскаяния. Стоят же по благодати Христовой при содействии епископов прежде подвизавшиеся о Господе игумены монастырей: Чистых, Пикридийского, Павлопетрийского, Агравского, Далматского и Макарий Пелекитский.
Итак, молись, желаннейший отец, о мире Церкви, а затем и обо мне, грешном и нижайшем, чтобы, удостоившись следовать за вами, и я вместе с вами, святыми отцами, пришел к Богу.
Это мое письмо — ответ на два послания твоей святыни, так как я не имел в своем распоряжении письмоносца, но правильнее было бы сказать, потому, что ты и так духовно постигнул мои мысли, о чем сообщил мне принесший письмо. Благодарение Богу, что пребываешь в здравии, честнейший отец, перенося уничижение за Христа, за Которого и ради Которого — изгнание и злострадание, лишение собственности и удаление от близких. Ты получаешь грустные сведения о беззакониях, творимых в монастыре, и знаю, что эти известия огорчают тебя.
Да и может ли быть иначе? Ведь монастырское достояние отчасти и твоих рук дело, плод трудов, наследство от родителей, сборы и пожертвования от многих других, ибо ты был смотрителем царских имуществ и за это получал немалое жалованье и плату натурой, да и сам ты — знатного происхождения, имеешь много родственников, — и благодаря всему этому богато обставил монастырь. Но с чем только не приходится мириться, раз обстоятельства привели к тому? Дерзай, честнейший, ибо немного спустя получишь и это, когда благий Бог путем достаточного искуса, как огнем, испытает твердость нашей надежды на Него. Да даст тебе Христос несравненно лучшее и вечное сокровище на небесах за то, что ты теперь оставил все ради Него, получив вечную славу и в монашеском чине, и во всей Церкви Божией. Прошу, пусть не огорчается твое сердце воспоминаниями и слухами о печальном, ибо, напоминаю, написано:
Я уже в полной мере убедился в твердости твоего исповедания истины и полного согласия с ней. И скажу, да вменится тебе это в милость и прощение всех совершенных грехов. Это же не постыдился признать пред Богом и некоторыми людьми даже глава иерархии.
Но перейдем к нашим избранным. Где теперь находится кружок аввы Иосифа, под видом экономии впавший ныне в нечестие и отколовшийся не только от нас, смиренных, но и от главы? Раньше они лицемерно говорили ему хорошее, а оказалось, что они соединены с ним не духовно, а из человеческих соображений. Приняв его и вступив в общение с противником–христоборцем, они вместе со Христом оттолкнули и нашего истинного патриарха.
Да узрит и смилуется Господь — молитвами твоими и всех святых — и посетит вскоре Свою Церковь, оскверненную диким вепрем. Не переставай, желанный, поминать меня, грешного, дабы я избавился от всякого дела лукавого, идя вслед за вами, исповедниками Христовыми.
На твое давнее письмо отвечаю только теперь и отвечаю не на то, что ты писал, ибо оно несогласно с долгом послушания, а на то, о чем я узнал по слухам. Мне угрожает пастырское осуждение, и горе мне, несчастному, если я не стану в требуемой мере наставлять! Ибо если бы я знал, что со словом обращаюсь к человеку, не привыкшему к послушанию, то я не решился бы сказать даже слово. Но так как все–таки обращаюсь к привыкшему, то вот и пишу при свидетелях — Боге и Ангелах, с целью и умолить, и наставить, и знаю, что буду говорить с имеющим уши слышать.
Брат Григорий, помяни дни прошлые, вспомни о своей сыновней преданности, вспомни о моей любви, — правда, смиренной, но, как известно всем, искренней. Вспомни, что цари и архиереи оказались бессильными оторвать нас друг от друга, хотя и старались всяческим образом, ибо союз истинной любви не разрывен ни при каких обстоятельствах. Когда же это прекратилось с твоей стороны, то внезапно произошло поражение и разлучение.
Горе мне, несчастному! О, диавольское ухищрение! Как крепок был ты в делах послушания, честен и славен, заслуживал доверия, подавал приходящим много даров! Что случилось, чадо мое? Что отлучило тебя, сердце мое? Не огорчил ли я тебя наказаниями, которые назначал для укрощения твоих желаний? Признаюсь, что сделал это только ради Бога и твоей души. Если же это было как–нибудь несправедливо, прости. Вспомни, что я, так сказать, насиловал свою природу и нарушал порядок подчинения, имея целью твой покой. С другой стороны, признаю твои достоинства, — я не настолько неблагодарен, сын мой, чтобы не помнить — что ты, последовав Христу через меня, был оскорбляем, заушаем, заключен в темницу, положил свою душу до крови. Ты слышал царские ответы. Ты знаком с придворными темницами, с заключением в монастыре святого Маманта. Помнишь нашу темничную жизнь, нашу тесную взаимную близость, которой дивились и цари, и священники, и все другие.
Что же потом нас разлучило? То, что мы вошли в соглашение с архиереем, когда гонение утихло и соблазн был устранен. О, искушение! И чего ты хотел? Чтобы состоялся собор, как говорил ты, и была устранена причина. А кто же будет заседать и отлучать? Не видишь ли, что ты говоришь несообразности? Наоборот, архиерей не должен был делать царю уступки, равным образом и его предшественник, при котором Церкви угрожала большая опасность, и из–за экономии которого и происходит очередная опасность [[298]].
Оставь это, чадо. Что было, то прошло, и Бог им судья. Итак, я верую, что для Бога моего более славно и прилично примирение, чем противодействие по отношению к человеку благомыслящему и знающему меру и достоинства противодействия. Это доказало время, когда первоиерарх со многими другими получил венец исповедничества, и хотя я, смиренный, противодействовал архиерею, однако принял и принимаю общение с ним, после того как он перенес вину на царствующего. И не думай, брат, что я говорю это из любоначалия, как будто превозношусь или торжествую над твоим смирением. Ни в коем случае. Я готов, если это может быть благоугодно Богу, не только сказать тебе — я грешен, но и послушаться тебя.
Молю тебя, чадо мое возлюбленное, Сам Бог просит чрез меня — не ожесточайся. Знай, что ты несешь на себе ответственность и за окружающих тебя чад моих. Молю тебя, не дай мне обмануться в надежде на вас обоих, — я разумею также и возлюбленного моего Василия, писать которому особо мне нечего. Если же вы (чего да не будет!) не послушаетесь, — я, смиренный, объявляю себя невинным в вашей крови. А вы сами увидите, как и знаете, какое наказание и связание от Бога следует за непослушание.
