секретаршу. По его расчетам, она должна была уже вернуться из школы.

Зубр не кололся. Кивинов и Соловец заперлись в кабинете, повесив на двери табличку с надписью 'Не шуметь! Идет расколка!', и уже два часа как пытались что-нибудь вытянуть из Зубра. Ни угрозы пресс-хатой, ни обманы, ни посулы счастливой жизни на зоне результатов не давали, но отпускать Газонского тоже было нельзя. И тут сквозь сплошную пелену «Беломора» и «Винстона» Кивинов увидел условный знак Соловца – тот ослабил галстук, а затем снова затянул его. Кивинов все мгновенно понял и сгинул в свой кабинет.

Соловец остался один на один с Зубром.

– Я ведь тебя, гад, в баре подставлю, свои же на перо посадят. Вот раскроем мы пару краж, а все стрелки на тебя сведем. Скажи без записи, где заточку взял, а мы простим, если криминал.

– В гробу я видал ваше прощение, – нагло ответил Зубр. – Ты, что, меня за сопливого держишь? Докажете – возьму на себя заточку, а на нет – и суда нет.

– Ладно, раз ты так. – Соловец подошел к шкафу и открыл створки.

Взору полупьяного Зубра предстал железный ящик, весь усыпанный лампочками и индикаторами и опутанный проводами, на котором красовалась сделанная фломастером надпись 'Детектор лжи'. На самом деле, это была панель от компьютера, привезенного года два назад для нужд угрозыска, но разобранного на детали местными радиолюбителями. Останки же многострадальной машины детский опер Волков прикрепил на железный ящик и использовал в качестве 'детектора лжи' для раскола малолеток. А так как своего шкафа у Волкова не было, то хранил он сей агрегат в кабинете у шефа.

– Руки на стол! – скомандовал Соловец.

– Ты чего, начальник, задумал? – спросил оторопевший Зубр, но руки на стол все же положил.

– Сейчас увидишь, – зло ответил Соловец, вытаскивая из шкафа провода. Затем он подошел к Зубру, прилепил ему на руки и на лоб по присоске от детского пистолета с болтающимися проводами и включил прибор в розетку.

Зубр помаленьку трезвел. Такого в его жизни еще не было. Были дубинки, пресс-хаты, петушатники, собаки, подсадные, но такое он видел впервые. Соловец тем временем развернул бланк допроса и начал записывать.

– Фамилия, имя, отчество?

– Газонский Геннадий Петрович.

– Год и место издания?

– 1967, Питер.

Пока Соловец записывал данные, детектор безмолвствовал.

– Где взял заточку?

– Я же говорил. В баре нашел, у мойки.

Из шкафа раздался громкий треск, и лампочки прибора дружно замигали – Соловец ногой под столом нажал кнопку.

– Врешь, щусенок! Меня-то ты можешь обмануть, а вот технику – хрен. Сейчас составим протокол о применении детектора лжи, и отправишься ты у нас в ИВС, для начала на трое суток.

Зубр насторожился, но воровская привычка не колоться ни при каких обстоятельствах взяла верх.

– Ничего я не знаю. Сажайте, доказывайте – это ваши проблемы.

Детектор трещал и угрожал развалить старый милицейский шкаф. Соловец выдернул розетку, отлепил провода и, схватив Газонского за шиворот, потащил его в дежурную часть, где пинком под зад швырнул его в камеру и лязгнул замком.

– Пусть посидит, подумает, – сказал Соловец дежурному.

Юлий Михайлович Померанцев только что раскрыл свежий пузырек лосьона «Огуречный» и приготовился закусить, купленной с лотка корюшкой. Первый глоток был уже сделан, когда прозвенел телефон.

– Алло. – Юлий Михайлович с сожалением отставил рюмку. – Померанцев слушает. Да, дома. А где ж еще, если сюда звонишь? – Выслушав ответ, Померанцев произнес: «Буду», – и повесил трубку.

– Черт, как неудачно, – пожаловался он сам себе и, допив рюмку и закусив ее корюшкой, стал одеваться.

Померанцев работал ведущим инженером в одной солидной организации, имел скверный характер и склонность к алкоголю. Склонность эта довела его до того, что на работе его держали только за прошлые заслуги, а дома, кроме тахты и облезлого серванта, ничего не осталось. Участковый тоже стал проявлять к Померанцеву повышенный интерес в связи с тем, что Юлий Михайлович, напившись, имел обыкновение выходить на лестницу, барабанить в двери соседей и кричать: 'Танки, танки идут!' или что-нибудь подобное.

В таком виде с ним и познакомился Кивинов, когда пришел на работу в отделение. В течение получаса Померанцев был завербован, получил звучный псевдоним «Кактусов», после чего стал сотрудничать с уголовным розыском. Полезной информации за пять лет от Кактусова практически получено не было, поэтому Кивинов использовал его как подсадного в камеру. В камере Кактусов тоже не проявлял особого энтузиазма – он просто сидел и слушал, да иногда через него задержанные передавали на волю записки или просьбы. Энтузиазм приходил к Померанцеву в конце квартала, когда он звонил Кивинову и требовал денег за напряженный труд. Именно ему и позвонил Кивинов, увидев сигнал Соловца, так как на тот момент свободных людей для подсадки у него не было.

Кактусов позвонился в двери уголовного розыска как раз в тот момент, когда Соловец вытаскивал оттуда Зубра.

– Вы к кому? – спросил Соловец для конспирации, так как знал, зачем вызван Померанцев. Юлий Михайлович молчал, уставившись на Соловца.