это расстояние – причем в гору, и ничуть при этом не запыхавшись. Ан-нет, приходится сдерживать себя, тормозить, опасаясь того, что проклятые колени вот-вот подломятся под тобой.
К тому моменту, когда он наконец достиг ровной поверхности, Манетти и Харрисон уже взобрались на половину следующего холма.
Когда же он добрался до его середины, они уже окончательно скрылись из виду.
Сам себе он сейчас казался утлой лодчонкой, плывущей по бурному морю, когда из-за вздымающихся волн не видно даже линии горизонта. С того места, где он находился, ему были видны лишь верхушки деревьев. Вздохнув, Питерс заставил себя продолжить подъем.
Старый человек, сражающийся с силой собственной тяжести. Когда он достиг вершины, его колени дрожали так сильно, что он едва не потерял равновесие и снова не покатился вниз. Постояв так несколько секунд и пытаясь отдышаться, Питерс принялся выискивать взглядом фигуры ушедших вперед парней и вскоре увидел их – они также остановились и теперь смотрели в его сторону, стоя у кромки зарослей карликовой сосны, вершины которых сдвинулись над тропой и издали отчасти напоминали сомкнутые в молитве пальцы. Мужчины явно поджидали его, ждали, когда старик включит первую передачу и все же догонит их.
Питерс чувствовал, что они заметили, как он сделал пару шагов вперед – уже более уверенно и свободно, поскольку идти по ровной поверхности было все же намного легче, – после чего подождали еще пару-тройку секунд, пока расстояние между ними не сократилось футов до пятнадцати, а затем двинулись в сторону тени, явно полагая, что теперь он уже достаточно близко и они снова идут все вместе. Вскоре он также вступил под полог тени, давая глазам присмотреться к темноте; и в тот же момент услышал первый выстрел, после чего почувствовал, как что-то или кто-то с силой ударил его по животу, сбивая с ног. Револьвер отлетел в кусты, а лежавшая в кармане куртки бутылка разлетелась на части, наполняя ночной воздух терпким запахом старого виски.
А потом почувствовал, как в грудь ему вторглась чужеродная сталь, и услышал пронзительный, на несколько октав выше обычного, почти мальчишеский крик Харрисона, завопившего от невыносимой боли.
Женщина удивилась не меньше их самих. Однако она оказалась все же проворнее.
И все же быстрее всех оказался Кролик, который промчался мимо шедших перед ней двух мужчин, подлетел к идущему позади них толстяку, опрокинул его на землю и вонзил ему в грудь лезвие ножа.
Она успела увидеть зафиксировать все это, хотя сама уже тянулась к молодому высокому мужчине, в руке которого был зажат револьвер, вцепилась в нее, резко согнула. Револьвер сделал один выстрел, тогда как ее острый нож уже пронзил ткань его брюк и в мощном вертикальном рывке взметнулся от ноги, через кожаный ремень, всю рубашку – к ключице. Тело Женщины окропила горячая кровь мужчины. Между тем, Землеедка уже кинулась на другого, что был потоньше, обхватила обеими ногами его талию, левой рукой уцепилась за плечо, а правой, в которой была зажата садовая тяпка с тремя острыми зубьями, полоснула его поперек глаз. Сверхъестественное, как у сокола, камнем устремляющегося к земле, чутье позволяло Женщине держать под контролем все происходящее вокруг нее. В частности, она увидела, как левый глаз мужчины словно взорвался, но он все же успел приставить дуло револьвера к шее Землеедки и нажать на спусковой крючок.
Стоявший перед ней молодой мужчина рухнул на колени, явно шокированный от случившегося и сжимая вываливающиеся наружу, булькающие, свои собственные внутренности; голова же Землеедки вдруг завалилась на сторону, словно бутон цветка на сломанном стебле, вслед за чем послышался похожий на дождевую капель звук стекающей на листья кустарника и папоротника ее жидкой плоти. Кролик также понял, что именно сотворил этот человек, поскольку он еще раз всадил нож в грудь толстяка, после чего соскочил с него и устремился туда, где худой все еще пытался сбросить с себя тело вцепившейся в него младшей сестры. Неожиданно мужчина упал на спину, а тело Землеедки отпало от него само собой, слегка поворачиваясь в воздухе.
Кролик нанес очередной удар ножом.
Мужчина выстрелил вторично, на сей раз в сторону леса, когда Женщина прыгнула на него, вонзая нож ему в грудь; потом завизжала, ударила еще раз, теперь уже в горло, перерезая трахею. Как только горло мужчины, словно разом лопнув, разошлось надвое, она извлекла нож из раны, а когда он всем телом завалился вперед, обхватывая ладонью горло и роняя револьвер, сжала рукоятку ножа обеими руками и, повернув его лезвием к себе, нанесла очередной удар – в затылок, отчего острая сталь, скользнув по шейному позвонку, проникла ему прямо в головной мозг.
Все тело мужчины содрогнулось в мощной конвульсии, из его раскрытого рта вырвался мощный поток артериальной крови и он рухнул на землю – на сей раз уже окончательно.
Вокруг стояла безмолвная ночь.
Кровь, покрывавшая лицо и груди Женщины, постепенно начинала подсыхать.
Это был один из тех редких моментов, когда Кролик не улыбался.
Женщина собрала оружие убитых, их револьверы.
Правда, она никак не могла отыскать револьвер толстяка, а потому предположила, что при падении он, наверное, отлетел в кусты.
Несколько секунд она молча постояла рядом с телом толстяка, пристально всматриваясь в его лицо, которое почему-то показалось ей знакомым. Вроде бы, она уже видела его когда-то, давным-давно. Смотрела, смотрела, но так и не вспомнила.
Его куртка в тех местах, где успел поработать нож Кролика, пропиталась кровью. Для пущей уверенности она пнула его ногой под ребра – толстяк даже не шелохнулся.
А потом все же еще раз вгляделась в его лицо.
Человек этот представлял из себя некую загадку. Определенно, когда-то она его уже встречала.
Впрочем, оставались и другие загадки.
И в их числе – тот самый младенец.
Она слышала вопли женщины, причем совсем недалеко, и надеялась на то, что Первый Похищенный все же отыскал их всех – и мальчишку, и женщину, и, главное, младенца, дух которого помог бы смыть пятно позора непролитой крови.
Больше потом никто уже не кричал.
А потому ей не оставалось ничего иного, кроме как пойти и посмотреть самой.
Она перебросила Землеедку себе через плечо, стараясь при этом не смотреть на ее рану – не стоило глядеть на то, как умирают другие. Нехорошо это.
С безмолвно идущим следом за ней Кроликом и лежащим на плече телом Землеедки – из него продолжала вытекать все еще теплая кровь, стекавшая по ее спине и падавшая на землю, которая, собственно, и дала девочке это имя, – Женщина направилась в сторону моря.
Люк спрятался за деревом в густой тени, которую отбрасывал возвышавшийся над ним помост, и смотрел назад вдоль тропинки. На мужчину и свою мать.
И при этом прекрасно различал обоих.
Вцепившись одной рукой в волосы Клэр, мужчина некоторое время волочил ее за собой – та плакала, пыталась вырваться, спотыкалась, – после чего вытолкал ее вперед и повел дальше, прижав к затылку обух топора.
Это было нечто вроде предупреждения.
Так он и вел ее, ухватив одной рукой за волосы, а другой, с топором, подталкивая в спину, тогда как сама она то и дело тихонько постанывала от дикой боли.
Судя по всему, ему нравилось доставлять боль его матери.
Еще никогда Люку не было так страшно, как при виде этого зрелища – когда мучают его мать.
Неожиданно он вспомнил нечто такое, что уже успел давным-давно забыть. Как-то однажды он проснулся от доносившихся с первого этажа их дома громких голосов, и, спустившись, увидел мать, которая стояла, прижавшись спиной к дверце холодильника, тогда как возвышавшийся перед ней отец одной рукой обхватил ее за шею, а другой сжимал стакан с какой-то жидкостью. Отец то отпивал из стакана, а то подносил его к лицу матери, словно намереваясь ударить ее им, и при этом беспрерывно кричал, что, дескать, не ее собачье дело, как он проводит свое свободное время, и что будет приходить домой – если
