— Как бы не так. Сегодня он раньше шести не вернется.

— Бедная Зази, — спокойно сказала Марселина, — она очень утомится, а ведь у нее поезд в шесть шестьдесят.

— Плевать нам на Зази. Ненавижу девчонок! Такие тщедушные! Брр! И вот такая импозантная женщина, как вы... Черт побери!

— Да, но тем не менее вы за ней все утро бегали. Бедная девочка!

— Я бы не сказал. Потом ведь это я ее к вам привел. Мой рабочий день только начинался. Но когда я увидел вас...

Ночной гость посмотрел на Марселину с выражением глубокой печали на лице, потом энергично схватил бутылку с сиропом, наполнил этим пойлом свой стакан, содержимое которого разом проглотил, возвратив на стол несъедобную его часть, как это принято делать с косточкой от отбивной или хребтом камбалы.

— Фу, какая гадость, — сказал он, заглатывая напиток, который сам выбирал и который экспрессом отправил в желудок — способ потребления, пригодный скорее для водки.

Он вытер липкие губы обратной стороной ладони левой руки, а затем перешел к объявленному ранее сеансу соблазнения.

— Лично я, — сказал он так, между прочим, — очень ветреный мужчина. Эта деревенская девчонка ни капли не заинтересовала меня, несмотря на свои страшные истории. Я сейчас говорю о своих утренних занятиях. Но днем я сразил бабу из высшего света, на первый взгляд во всяком случае. Баронессу Авот'ю. С ее стороны — роковая страсть. За пять минут жизнь ее перевернулась. Нужно сказать, что тогда я был одет в прекрасные одежды регулировщика. Я это обожаю. Как я развлекаюсь в этой форме, вы даже представить себе не можете. Больше всего я люблю останавливать такси и садиться в них. Эти болваны за рулем обычно прийти в себя не могут. Я приказываю отвезти меня домой. Болван в отпаде. (Пауза.) Вам может показаться, что я сноб, не так ли?

— У всех свои причуды.

— Я по-прежнему не произвел на вас впечатления?

— Нет.

Бертен Пуарэ кашлянул два-три раза, потом продолжил так:

— Сейчас я вам расскажу, как я встретился с вдовой.

— Какого черта? — тихо сказала Марселина.

— Как бы то ни было, я запихнул ее в «Старый ломбард». Что до меня, то меня совершенно не трогают сценические подвиги Габриэллы, меня волнуете только вы!

— Послушайте, Педро-Излишек, вам не стыдно?

— Стыдно... стыдно... легко сказать. Можно ли быть деликатным, когда сплетничаешь? (Пауза.) А потом, не называйте меня Педро-Излишек. Это меня раздражает. Я взял это прозвище с потолка, придумал специально для Габриэллы (Габриэллы!), но я не привык, чтоб меня так называли. У меня есть другие имена, которые меня гораздо больше устраивают.

— Бертен Пуарэ, например?

— Например. Или другое, которым я пользуюсь, когда облачаюсь в полицейскую форму.

Он вдруг занервничал.

— Облачаюсь, — повторил он с горечью. — Можно так сказать — облачаться? Ублажаться — да, облажаться — тоже, но — облачаться? Что вы об этом думаете, красавица?

— Ублажайтесь в другом месте.

— Это не входит в мои намерения. Итак, когда я облачаюсь...

— Наряжаетесь.

— Да нет же! Совсем нет! Это совсем не маскарад. Кто вам сказал, что я на самом деле не полицейский?

Марселина пожала плечами.

— Ладно, облачайтесь на здоровье.

— Облочайтесь, моя красавица! Нужно говорить: «облочайтесь»!

Марселина расхохоталась.

— Облочайтесь! Да вы же в этом ничего не понимаете. Говорят: облачайтесь.

— Не может быть.

Вид у него был обиженный.

— Посмотрите в словаре.

— В словаре? Но у меня нет с собой словаря. И дома тоже нет. Напрасно вы думаете, что у меня хватает времени на книги. Я ведь так занят.

— У нас тут есть словарь (жест).

— Черт подери! — он был ошеломлен. — Вдобавок вы еще и интеллектуалка.

Но он при этом не сдвинулся с места.

— Вы хотите, чтобы я сама за ним сходила?

— Нет уж, я сам пойду, ублажусь, точнее облажаюсь.

Неуверенным шагом он направился к полке, снял словарь, стараясь не упустить Марселину из вида. Потом он вернулся с книгой и принялся ее штудировать, с головой погрузившись в работу.

— Посмотрим-ка... Оберкампфф, Оберо, король Эльфов, Оберт... здесь этого нет...

— Нужно посмотреть перед розовыми страничками.

— А что на розовых страничках? Готов поспорить, что пошлятина какая-нибудь, я не ошибся, это по- латыни: «Фер'гисс майн нихьт[17], веритас одиум понит, виктис хонос...» [18] Здесь тоже нету.

— Я же вам сказала: перед розовыми страницами!

— Черт! Это же ужасно трудно. А, вот, наконец-то. Слова, которые все знают: «обладиться», «облаживать», «облатка», «облаточный», а, вот! Нашел. Начинается в самом верху страницы. «Облачаться». Да еще с ударением на ударном слоге. Да: «облачаться». «Я облачаюсь», вы видите, я правильно говорил. «Ты облачаешься, он облачается, мы облачаемся, вы облачаетесь», а вы правы, вы облачаетесь... забавно, определенно забавно. Надо же! А разоблачаться? Посмотрим, разоблачаться! Ну-ка! «Разобидеть»... «разобидеться»... А, вот! «Разоблачаться» — возвр. глаг., спрягается, как «облачаться». Таким образом говорят: разоблачайтесь! Вот именно, — взревел он внезапно, — разоблачайтесь, красавица! И по-быстрому! Догола, догола!

Глаза его налились кровью. Тем более что Марселина совершенно бесследно и не менее внезапно исчезла.

Держась одной рукой за выступы стены — в другой у нее был чемодан, — она без всякого труда спускалась вниз. Теперь ей надо было сделать лишь небольшой прыжок в три с лишним метра, и вот она уже на тротуаре.

Марселина свернула за угол и исчезла.

Хватьзазад снова облачился в форму легавмена. На маленькой площади, неподалеку от «Старого ломбарда», он меланхолически ждал закрытия этого заведения. Он задумчиво (казалось) смотрел на группу бродяг, уснувших на решетке вентиляционного люка метро. Они наслаждались средиземноморским теплом, исходившим из этого отверстия, которое, несмотря на забастовку, продолжало его источать. Несколько мгновений он думал о зыбкости человеческого бытия, тщетности усилий как грызунов, так и человекообразных, после чего принялся завидовать — секунды две-три, не больше, ведь во всем надо знать меру — судьбе этих обездоленных, пусть обездоленных, но не отягощенных грузом социальных обязанностей и светских условностей. Хватьзазад вздохнул.

На его воздыхания эхом отозвался еще более надрывный всхлип, что вконец смутило Хватьзазадовы мечтания. «Шоэто, шоэто, шоэто», — подумали Хватьзазадовы мечтания, облачаясь, в свою очередь, в