любующихся горами, увидит не только их. Родившийся на Кавказе может вспомнить детство, загрустить. Художник оценит природные краски и мысленно встанет за мольбертом. Альпинист прикинет трудности подъема, а влюбленный пожалеет, что рядом нет любимой. Каждый увидит
Такое неповторимое личное видение как бы роднит нас с окружающим при помощи наших чувств: создает тот интерес и ту симпатию к увиденному, без которых невозможно настоящее познание.
Какое это благо для каждого из нас – «ум» наших репликаций. Ведь так природа как бы удлиняет сроки нашей жизни: с умом мы больше думаем, а чем больше думаем, тем богаче живем.
Хорошо кто-то сказал: можно быть моложе по годам, но старше по часам, если не терять их попусту. Только такое «постарение» обычно совсем не страшно, приносит с собою не горечь, а нравственное удовлетворение. Особенно когда человек душою остается юн и богатство своих часов использует для творческих находок.
В конце главы давайте чуточку помечтаем.
Не создадут ли когда-нибудь такой прибор или такую пилюлю, чтобы человек с их помощью, не теряя ясного сознания и не в ущерб здоровью, смог бы вызывать любые сны? Как много в творческом отношении дало бы сочетание всех преимуществ чародейской власти над внутренними образами с трезвым разумом.
Человек, сохранивший способность рассуждать во сне, смог бы, надо думать, продолжать во сне без всякого утомления умственную деятельность дня.
Образно мою идею можно было бы назвать «кузницей снов».
Почему «кузницей»?
Очень просто. Кузнец размягчает нагревом сталь, чтобы выковать из нее деталь нужной формы. А сон размягчает действительность.
Во сне утрачиваются законы физики. Любое рождается из ничего (в материальном смысле) и столь же просто исчезает полностью. Все связи расслабляются во сне, предметы и события парят вне времени и пространства.
А вдруг да и научатся такими связями в какой-то мере управлять? Как научились той же «гипнопедии» – обучению языкам во сне: тоже «умному» занятию, а в беспамятстве!
Не буду спорить с теми, кто назовет это чепухой. Может быть.
Но подумай, дорогой мой скептик, как было бы интересно разбудить во сне природный «ум» репликаций![15]
Великая симметрия
...Едва есть ли высшее из наслаждений, как наслаждение
Мы разобрали, как воображение влияет на ум, а ум – на воображение и творчество. Теперь – подробнее о том, чем эти влияния вызываются (и разливаются). Короче – о прекраснейшей жажде творчества.
Однажды известного советского химика-органика Ивана Людвиговича Кнунянца спросили: способно ли искусство повлиять на развитие научной мысли? Академик ответил:
– Конечно. Потому что природа одаренности в науке и искусстве схожи. Искусство дает нам образцы шедевров, образцы гармонии и совершенства. И я часто сравниваю свои замыслы, и те, которые были осуществлены, и те, которые не осуществлялись, по красоте с той красотой, которую дают произведения искусства. И так оценивают свою работу многие ученые. Для одних таким образцом может быть музыка, для других – поэзия, для меня идеалом служат произведения живописи и скульптуры. Искусство меня вдохновляет, дает толчок творческой мысли.
Любопытно, что ту же мысль о сходстве природы одаренности в науке и искусстве высказывает и большинство художников: поэтов, музыкантов, скульпторов и т. д. Только они подчеркивают обратное: благотворное влияние на художественное творчество научных знаний, мысли, логики, словесных споров и рассуждений.
Почему жажда творчества ученого распаляется искусством (и вообще всем способным пробудить поэтическое вдохновение, например любованием природой, рассказом о чьем-то подвиге), а жажда творчества художника – умом и рассуждениями? То есть почему вдохновение ученого, вызванное наукой, разжигается силой красоты, а вдохновение художника, зажженное красотой,– наукой, мыслью?
Это связано с особенностями человеческого мозга. В каждом из нас живут как бы два человека: мыслитель и художник. Один преобладает. Но другой никуда не исчезает, он активно помогает первому. Великая симметрия отличает творческую активность.
На двух примерах замечательных людей попробую показать, как в чем-то разно, а в чем-то и похоже развивается творческое вдохновение ученого и поэта.
– А дракон-то как сюда попал? – спросила шепотом соседа женщина, усаживаясь в кресло кабины самолета и указывая глазами на человека в маске.
– Да он вовсе не «дракон»,– так же шепотом ответил сосед. – Это, кажется, ученый. Говорят, крупный ученый из Москвы.
Сосед не ошибся. Это действительно был крупный ученый: академик Игорь Евгеньевич Тамм, возвращавшийся домой из Тибета. В стране лам он приобрел ритуальную маску и, не зная, как ее лучше сохранить, чтобы не сломать во время полета, надел ее. Так и летел.
Юношеский задор отличал этого удивительного человека, одного из величайших физиков двадцатого столетия. Физик В. Я. Френкель, с отцом которого Тамм дружил, как-то писал: «Я помню, как они на спор с отцом боролись на ковре гостиной, как соревновались, кто быстрее, прыгая на одной ноге, доскачет до площадки второго этажа».
Игорь Евгеньевич родился 8 июля 1895 года во Владивостоке, детство и юность провел на Украине.
В начале первой мировой войны Тамм поступил на физико-математический факультет Московского университета. Он – активный участник революционного движения в России, а после Октября – делегат Первого съезда Советов в Петрограде.
В 1918 году Тамм закончил университет. Работал некоторое время в Симферополе, Одессе. Затем возвратился в Москву и преподавал физику в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. В 1930 году он стал профессором и возглавил в МГУ кафедру теоретической физики. Именно здесь был написан ставший классическим труд «Основы теории электричества».
Что же сделал для науки Игорь Евгеньевич?
Он работал преимущественно в самых сложных, самых тонких областях физики: теория относительности, квантовая теория, теория ядерных сил и элементарных частиц. Его заслуги были признаны не только в родной стране, но и во всем мире. Он дважды удостаивался Государственной премии, а в 1958 году Шведская академия наук присудила ему Нобелевскую премию.
У Тамма была удивительная способность «разгадывать» физические загадки. Как-то студенты физфака МГУ увидели в вестибюле факультета объявление, извещающее о лекции академика Тамма. Тема – американская атомная бомба.
Сегодня схема атомного оружия известна любому старшекласснику. Но тогда – в ноябре 1945 года – она была не известна никому, кроме ее создателей. Даже видные ученые, узнав о бомбардировке Хиросимы
