Берк перечитал диалог раз пять. И первое впечатление не изменилось: разило подставой.
Конечно, Уилсон тоже не овечка, но в этом «преступном сговоре» был привкус мимолетного настроения, которое коварно раздули в полноценное намерение. Кто знает, что сказал Уилсон своему сокамернику, проспавшись, назавтра? Может, «слушай, дружище, насчет Созио и пятидесяти тысяч… зря я ляпнул, не бери в голову…»?
Джил Эппл примерно так и защищала своего клиента.
— Где факт сговора? — говорила она. — Был задаток? Было обсуждение конкретных деталей?
Да, думал Берк, ничего, кроме самой общей болтовни.
Кто из заключенных не грозит ежедневно урыть начальника тюрьмы?
Сколько раз по камерам со смаком планируют убить того или иного охранника?
В таких случаях достаточно презрительного «Прополощи рот, трепло!». Но если подслушивать с магнитофоном, то любой набросает себе слов на два пожизненных срока!
Джил Эппл, адвокат Уилсона, снова и снова подчеркивала, что реплики ее клиента «вырваны из контекста», а Мэддокса иначе как «сознательным провокатором» не назовешь: за показания против Уилсона окружной прокурор снял с Мэддокса обвинения в деле о наркотиках.
Однако на присяжных эта аргументация не произвела впечатления. Они признали Уилсона виновным в подстрекательстве к убийству. А поскольку речь шла об окружном прокуроре, за пару опрометчивых фраз Уилсона швырнули в одиночку одной из двух тюрем сверхстрогого режима, предназначенных для самых опасных преступников, на совести которых были десятки или, в случае террористов, сотни жертв. Никакого общения — даже с охранниками. Пищу подсовывали, как диким зверям, через лючок. Свет в камере горел двадцать четыре часа в сутки вопреки конвенции ООН об охране прав заключенных. В стене не было даже маленького окошка. Каменный мешок с койкой, раковиной, сортиром и вмурованным в стену телевизором, который показывает только самые невинные программы.
Да, подумал Берк, недаром отменили проект построить еще четыре подобных тюрьмы. Может, у кого- то совесть проснулась. Или просто денег пожалели…
У Берка были стандартные представления об американской тюрьме: общая столовая с сытной здоровой едой, спортивный зал, где заключенные работают с «железом», футбольное поле под открытым небом, а то и гаревые дорожки для легкой атлетики.
В тюрьме города Флоренс, штат Колорадо, этим и не пахло. В народе ее называли «Алькатрас в Скалистых горах».
Что и говорить, судьба круто макнула Уилсона в дерьмо — и оставила его там на месяцы, и месяцы, и годы… Немыслимое потрясение для человека, перед которым открывались блестящие перспективы.
Берк поежился. С
Изучая найденные материалы, Берк делал выписки, а в заключение занялся поиском телефонов прокуратуры Сан-Франциско, адвоката Джил Эппл и «провокатора» Робби Мэддокса.
От идеи найти Робби Мэддокса он отказался практически сразу. Его имя не числилось ни в одной базе данных. Может, он уже и не живет в Сан-Франциско. А человека, который по роду своей деятельности не спешит «светиться», искать по всей стране — умаешься.
Созио, как выяснилось, работал на прежнем месте, хотя уже поднялся до чина окружного судьи. Удостоиться аудиенции у такой «шишки»…
Оставалась только Джил Эппл.
На нее он вышел старомодным проверенным способом — через телефонное справочное бюро.
Заранее продумав «легенду», он представился сотрудником журнала «Харперс мэгэзин». И смело назвал свои статьи и номера, в которых они были опубликованы. Ложь заключалась лишь в том, что он был автором не текстов, а фотографий.
К Джил Эппл он обращался в связи с запланированным очерком о жертвах «Закона об охране секретных технологий» — слышал, что она участвовала в одном любопытном процессе…
— А, помню, помню! — воскликнула Джил. — Джек Уилсон!
— Совершенно верно.
У Джил был приятный дружелюбный голос с южным акцентом.
— А вы с самим Джеком уже говорили? Ездили к нему в тюрьму? — Тут она спохватилась и быстро исправилась: — Простите, он уже наверняка на свободе…
— Да, я в курсе. И поэтому у меня проблема — как его найти? Я надеялся, что вы…
— К сожалению, я помочь не могу. Мы больше не контактируем.
— Почему?
— Я сражалась за него со всем энтузиазмом, подавала апелляцию… Но потом… словом, он стал совсем другим. И наши дружеские отношения прервались. — Она искренне вздохнула.
— Я читал, через что он прошел, — сказал Берк. — Нетрудно понять, отчего он сильно изменился.
— Да, что и говорить, душераздирающая история. Не знаю, до какой степени вы информированы о его жизни. Он достиг столь многого и таким молодым — и вдруг такой конец. Печально. И несправедливо. Ну и, конечно, глупое стечение обстоятельств.
— Что вы имеете в виду под глупым стечением обстоятельств? — осторожно спросил Берк.
— За месяц до процесса Джека в зале суда в Сан-Хосе какой-то псих начал палить из пистолета: убил судью, судебного пристава и популярного молодого адвоката, а потом сам застрелился.
— Как он ухитрился пронести в помещение суда пистолет?
— Подробности не знаю. Но это был «глок». У него много неметаллических частей. Когда он разобран, нужен специальный опыт, чтобы опознать его на пропускном сканере. Думаю, преступник собрал пистолет в туалете — и случилось то, что случилось… Джека Уилсона угораздило сидеть именно в Сан-Хосе, где прокуратура была еще не в себе после той трагедии. Ну и под горячую руку устроили практически показательный процесс: кто злоумышляет против слуг закона, тому никакой пощады!
— Я читал распечатку магнитофонного разговора, который был единственным вещественным доказательством. Он мне показался…
— …уверена — полной чепухой! Потому что этот разговор и был полной чепухой. Уилсон, естественно, ошалел от того, что у него отняли дитя долгого труда и бросили в камеру предварительного следствия. Он рвал и метал, в злобе болтал черт знает что. Но чтобы он всерьез планировал убийство?.. Бред! А горе- свидетель даже на вид был нестерпимо скользкий тип. Как там его звали? Нет, не вспомню…
— Вы имеете в виду Мэддокса?
— Правильно, Мэддокс. Такая скотина… Не счесть, сколько раз его арестовывали. Профессиональный сиделец. А Джек попал за решетку впервые. Легкая добыча для такого, как Мэддокс. И он свое счастье не пропустил.
— Почему Уилсона не освободили под залог? У него ведь не было раньше судимости или неприятностей с законом!
— Его арестовали под выходные, потом возникли формальности, затянувшие процедуру освобождения под залог. А тут подвернулся проклятый Мэддокс… Да, как я уже говорила, жуткое невезение. Жутчайшее…
— Значит, вы полагаете, что Мэддокс его просто использовал?
— Да, подставил. И не случайно, что в записи беседы Уилсона и Мэддокса до момента пресловутого сговора нельзя понять ни слова. Как Уилсон пришел к такому разговору об окружном прокуроре? Сам — или Мэддокс искусно распалил и подвел? У нас было большое подозрение, что Мэддокс сознательно до поры прикрывал микрофон. Однако судья с порога отверг эту версию.
— А Уилсон давал показания в суде? — спросил Берк.
— Да… и оказалось, зря я его допрашивала перед присяжными. Он, конечно, личность харизматическая. Плюс красавец. Любое сердце открывается ему навстречу. Но в суде, под присягой… он был ужасен. Я заранее велела ему смирить гордыню, выглядеть жертвой, бить на жалость. А он вопреки моим наставлениям держался надменно, разразился филиппикой против гнилого общества, выказывал презрение к присяжным… Какой-то кошмар!
— И вы его не прервали?
