прочей чепухой. Муж на первом месте. Карьера — дело десятое»…

Насчет русских женщин его надоумил тот же Бободжон. В последний год заключения, когда о будущем стало думать и рассуждать менее глупо и мучительно, они много обсуждали великое ПОТОМ. Точнее, думал и рассуждал Уилсон. А Бободжон неизменно отвечал, что Аллах велик и сам позаботится о его будущем. Мусульманский фатализм Уилсона раздражал: своим ПОТОМ он намеревался распорядиться сам, причем с толком. И пусть никакой Бог в его дела не суется! В отличие от Бободжона, который готовился умереть молодым в борьбе за правое дело, Джек Уилсон хотел жить и жить — по-быстрому выполнить свой долг и похоронить современную цивилизацию, а потом жить в свое удовольствие долго и счастливо.

Его товарищ по камере рассматривал себя орудием в деснице Божьей — орудием, обреченным на гибель. Поэтому он, естественно, много рассуждал о загробном рае. Насколько Уилсон понял, рай в его представлении был чем-то вроде шикарного курорта, только за облаками. Еда, напитки — всё по первому классу и даром. И по первому зову — хорошенькие девственницы, которые, Аллах велик, сколько ни натягивай на лысого — всегда опять невинны.

Однако Бободжон не только в курортных облаках витал, потому что именно он подсказал Уилсону, что и на земле имеется некое подобие рая. Не то чтобы курорт, да и девственницы второй пробы, и все-таки рай — для богатых иностранцев.

Впрочем, прогуливаясь от сайта к сайту, Уилсон быстро установил, что Россия и Украина — не единственный рай, из которого женщины стремятся вырваться любой ценой. Есть еще Колумбия, Филиппины, Таиланд и десятки других стран, где женщин тоже можно выбирать, как блюда в хорошем ресторане, гоняя официанта на кухню хоть сто раз, если что-то на тарелке тебе не угодило. Щелкни по определенной кнопке — и электронный адрес избранницы автоматически в твоей копилке. Пиши, очаровывай, встречайся, трахайся, женись.

Но Уилсон вернулся к украинкам — как к самым красивым. Почти у всех были длинные золотистые волосы. И все улыбались блудливо-застенчиво.

К примеру, Людмила. Рост 168 сантиметров, вес 57 килограммов. Двадцать четыре года. Голубоглазая блондинка. По профессии «технолог». «Добродушная». В хорошей компании от стаканчика не откажется. Зато — не курит. Хобби? Сколько угодно. Шьет, вяжет, сооружает торты с надписями и фигурками. «Ищу респектабельного западного джентльмена с добрым сердцем».

«Ха, — подумал Уилсон, — тут мне ловить нечего. Полный банкрот по части респектабельности и доброго сердца».

Он откинулся на спинку кресла. Вдруг вспомнилось, что именно в четверг он как досрочно освобожденный обязан явиться на встречу с сотрудником надзора. Пару секунд он играл с мыслью — пойти. Просто из любопытства: озаботился ли Пентагон тем, что его выпустили из тюрьмы, или прошляпил момент?

Запретят ли ему определенные виды работы?

Скорее всего.

Разрешат ли ему в ближайшее время путешествовать по стране и выезжать за ее пределы?

Размечтался!

Но власти навалятся на него по полной программе лишь в том случае, если кто-то где-то проявил должное прилежание и кого нужно уведомил.

Однако насчет бдительности бдителей у Уилсона было свое мнение — они горазды ловить или подставлять невинных, а настоящих преступников зевают.

Впрочем, плевать ему на государственную программу «ресоциализации бывших заключенных». У него своя программа — в самом скором времени уничтожить все тюрьмы как таковые!

Это война, а на войне не бегают перед каждым чихом за разрешением к сотруднику службы полицейского надзора. Война, что длится и длится в Ираке, очень скоро покажется американским властям детской забавой. Потому что в ту минуту, когда Джек Уилсон вышел из тюрьмы Алленвуд, началась Настоящая Война.

Впрочем, если смотреть в корень, Война никогда и не заканчивалась. Она такая же древняя, как сам Пляшущий дух… может, даже древнее.

Нет ни малейшего смысла встречаться с властями для обсуждения «планов на будущее».

У Джека Уилсона великое будущее.

А у властей будущего нет вообще.

Полночи Уилсон проворочался без сна.

Все гадал, чего от него потребуют… в качестве разминки перед настоящим боем. Кто-то погибнет. Но где, когда и как?.. С другой стороны, имея грандиозные планы и уповая на миллионы жертв, стыдно задумываться о промежуточных трупах. Главное, не споткнуться в самом начале дороги на каком-нибудь пустяке…

На рассвете Уилсон наконец заснул. Когда он резко очнулся и посмотрел на часы, был полдень.

Он быстро принял душ, заказал завтрак в номер и оделся во все новенькое, купленное накануне. Служащий вкатил тележку с завтраком — под нарядной салфеткой на серебре и фарфоре яичница с беконом, ломтики жареной картошки, тосты, мармелад, апельсиновый сок и кофе.

Уилсон нервничал. Поэтому яичница не пошла. Он только грызнул тост и отхлебнул сока. Зато мало- помалу осушил большой кофейник. Подливал кофе в крохотную чашку на блюдечке и расхаживал по комнате — чашка в одной руке, блюдечко в другой.

Он ощущал себя снова в одиночной камере. Только более комфортной. Два первых, самых немилосердных года заключения он даже спортом занимался в одиночестве — по часу в день, в крохотном зальчике тюрьмы строжайшего режима. Была одна отрада — по пути в спортзал или обратно встретить другого заключенного и издалека обменяться молчаливым взглядом. По дороге туда он видел шизанутого англичанина, который попался в самолете с бомбами в ботинках. По дороге обратно — Теда Качинского, который специализировался на бомбах в бандеролях. С виртуозом Качинским Уилсон общнулся бы с охотой — перенять богатый опыт; к сожалению, когда его наконец перевели на менее строгий этаж, где заключенные имели возможность разговаривать друг с другом, Тед Качинский там ни разу не появился.

«А что, если Бободжон работает на одну из спецслужб? И все это опять большая подстава? Ведь сам бегу в петлю…» — мрачно думал Уилсон.

Мысль, конечно, абсурдная. Но если подождать без дела еще несколько часов — и не такое в голову придет.

Тут в дверь постучали.

Уилсон нахмурился. Холл внизу и лифты он уже давно держал под наблюдением. Бободжона он не видел. Так кто же это?

За дверью оказался рассыльный-латиноамериканец в алой форме и с тележкой, на которой лежали два чемодана. Большие. Новенькие. Одинаковые. Оба упакованы в целлофан. Оба на колесиках и с выдвижной ручкой.

— Просили вам доставить, — сказал парнишка.

— Да-да, конечно, заходите, — отозвался Уилсон, не показывая удивления.

— Я поставлю тут, в свободном углу. Хорошо?