конце находится ее дочь Элизабет.

«Я просто оставила ее у вашей двери», – сказала звонившая. Она снова попросила Розмари позаботиться о ребенке.

Розмари была шокирована, и не только тем, что после долгого молчания дочь снова связалась с ней. Фрицлям только что дали новый, не зарегистрированный еще номер телефона. Как Элизабет удалось узнать его? Розмари даже рассказала об этом полиции Амштеттена. Запротоколирован ее комментарий: это было «совершенно необъяснимо». Объяснение, конечно, было, и самое простое – номер знал Йозеф Фрицль. В этот раз он использовал запись голоса Элизабет, чтобы сделать звонок, но и это не послужило тревожным звоночком для Розмари.

Письмо, найденное со вторым ребенком, гласило: «Мне действительно жаль, что вновь приходится обращаться к вам. Я надеюсь, с Лизой все хорошо. Она, наверное, уже немного подросла. Монике сейчас девять месяцев. Семь месяцев я кормила ее грудью. Сейчас она может есть почти все. Но бутылочка по- прежнему нравится ей больше. Дырочку в соске для нее нужно сделать немного шире».

И вновь страдалица Розмари посчитала, что у ее дочери не было или возможности, или желания растить ребенка, – и ее материнской обязанностью было сделать это для нее. На сей раз супруги не стали удочерять девочку. Вместо этого они приняли Монику на воспитание, потому что так они могли получить более высокое государственное пособие: до 400 евро в месяц.

Очередное пополнение не прошло незамеченным и даже попало в местные газеты. Журналист Марк Перри в подробностях изложил всю историю сразу после Рождества. «Какая из нее мать? – писал он. – Уже второй раз она подкидывает своего ребенка под дверь своим родителям. Может ли мать поступить еще хуже?»

Он даже взял интервью у скрытного герра Фрицля, процитировав его высказывание: «Мы полагаем, что с 1984 года она находится в руках какой-то религиозной группы».

Но ни единая душа, ни один из знакомых семьи не выказал и тени подозрения. На тот момент даже сестра Розмари Кристина, которая ненавидела Фрицля, не озвучивала своих сомнений. «Мы часто говорили об этом, когда виделись, – сказала она. – Я спрашивала: „Розмари, где может быть Элизабет?“ – Я даже сама говорила ей, что она определенно в какой-то секте, где им можно иметь только ограниченное количество детей или не принимают больных детей».

А социальные работники снова проглотили историю Фрицля. И снова губернатор округа Ганс Хайнц Ленце не нашел причин для сомнений. «Если, как считали все и как уверял ее отец, Элизабет жила в общине, – сказал он, – для члена такой общины не составило бы никакого труда привезти Элизабет туда ночью, а для Элизабет – оставить ребенка на пороге, пока ее никто не заметил».

Верили ему и соседи. Говорили, что это было безответственно... «Какой надо быть отвратительной матерью, чтобы бросать детей на улице, – сказала Регина Пенц, которая жила через три дома. – У фрау Фрицль уже было семеро детей. Теперь ей нужно было воспитывать еще и внуков. Это было ужасно».

Через два года Элизабет снова забеременела, на этот раз близнецами. Фрицль снова оставил ее рожать одну. Без ультразвука Элизабет наверняка не знала, что ждет близнецов. Это тем более напугало ее, когда она разрешилась от первого ребенка, а родовые схватки все еще продолжались. Патрик О’Брайен из Королевского училища акушерства и гинекологии сказал, что роды близнецов существенно повысили риск для жизни Элизабет.

Один из младенцев был болен, и к моменту возвращения Фрицля – три дня спустя, он уже умер. У ребенка не было имени, но сейчас его посмертно окрестили Майклом. Фрицль забрал крошечное тельце и сжег его в подвальной печи вместе с прочими бытовыми отходами.

Рудольф Майер, защитник Фрицля, сказал: «Он признал, что Элизабет рожала близнецов одна в подвале и что в течение трех дней после этого он не видел ее. Он сказал мне, что, когда обнаружил одного из близнецов мертвым, положил его труп в печь. Элизабет говорит, что ребенку было трудно дышать, а Фрицль не предоставил им врачебной помощи, которая могла спасти ему жизнь. Полиция теперь вменяет Фрицлю убийство первой степени, потому что ребенок умер в результате того, что он не обеспечил его должным лечением».

Когда Фрицля обвинили в детоубийстве по преступному бездействию – что, по австрийским законам, могло привести к осуждению за убийство первой степени, – он отказался разговаривать с полицией. Нельзя сказать, была бы спасена жизнь ее седьмого ребенка, мальчика-близнеца, умершего вскоре после рождения, или нет, если бы рядом оказался врач.

Выжившего близнеца, Александра, вынесли наверх под видом подкидыша, как и раньше. Розмари уже привыкла к «брошенным» детям своей дочери, периодически возникающим у ее дверей, и больше не задавала вопросов.

«Мы, возможно, так и не узнаем окончательно и наверняка, зачем он забирал с собой этих средних детей, – сказал следователь Польцер. – Можно догадываться, что там становилось несколько тесновато. И нельзя забывать, что чем больше у тебя в подвале пленников, тем сложнее за ними следить».

Тогда полиция не видела причин углубляться в детали, и социальные службы не возражали. Фрицль со своей женой стали именоваться опекунами ребенка, что дало им права на дополнительные государственные льготы. С радостью передав детей на руки Фрицлей, власти по-прежнему не упускали их из виду. Следуя стандартным процедурам, они регулярно навещали их.

За эти годы соцработники посещали дом Фрицля как минимум 21 раз и не докладывали ни о чем необычном. Фрицли прилагали все усилия, чтобы «развивать детей самыми разными способами», написало местное агентство по благоустройству в своем периодическом отчете. В их распоряжении были «занятия детской гимнастикой, книги и кассеты из городской библиотеки, – написал один работник, подведя итог словами: – Герр и фрау Фрицль по-настоящему окружили детей любовью и теплом».

Фрицль с детьми был строг, вне всякого сомнения, но это решено было не расценивать как проблему, потому что не он, а его жена Розмари осуществляла ежедневную заботу о детях. Почти каждый день она отвозила детей на уроки музыки, где Лиза играла на флейте, а Моника и Александр тренировались на трубе.

«Все были восхищены тем, насколько она была сильной, – сказал один из детских преподавателей музыки. – Лишь однажды в разговоре ее голос дрогнул, и она залилась слезами». Она рассказывала ему об Элизабет, о ее бегстве в секту, о том, как сильно по ней скучает.

Министр юстиции Австрии Мария Бергер признала ошибки властей: «Зная все, что мы знаем сегодня, эта легковерность была непростительна, особенно касательно байки о том, что она присоединилась к секте. Сегодня мы, несомненно, подошли бы к этому иначе и провели более тщательное расследование».

Но школьную подругу Элизабет Сьюзан Парб обмануть не удалось. «Когда начали появляться дети, я поняла, что что-то было не так, – сказала она. – Элизабет ненавидела своего отца, она никогда не оставила бы своих детей с ним».

Такой довод не приходил в голову социальным службам.

Все подозрительнее становилась свояченица Фрицля, Кристина. «Когда под дверь положили третьего ребенка Элизабет, мы попросили Зеппа попытаться разузнать что-нибудь об этой секте, на что он ответил: „Это бессмысленно“. А его слово было законом».

Его резкому ответу вторили письма, которые он заставлял писать свою дочь в подвале. Они начинались со слов: «Не ищите меня. Это не имеет смысла и только увеличит мои страдания и страдания моих детей». Одно из писем продолжало описания строгостей сектантской коммуны. «Много детей и образование здесь не приветствуются», – писала она.

Эта часть легенды отражала ее реальное положение. Странно, что ни мать Элизабет, ни ее взрослые сестры и брат, даже не видя перед собой явных подсказок, ни разу не предприняли усилий, чтобы найти автора этой тревожной записки. Их отец вдолбил им в головы мысль о необходимости образования, и Элизабет, став матерью, не смогла бы отказаться от этого.

Соседи описывали Лизу, Монику и Александра как счастливых, вежливых и хорошо воспитанных детей, хвалили их музыкальные способности. По их воспоминаниям, когда ребята забавлялись в бассейне, всюду был слышен их смех. Розмари посвятила всю себя трем новым детям в их доме. Мария, соседка Фрицлей, сказала, что она была «прекрасной женщиной», которая откладывала каждый пенни, чтобы потом купить своим детям музыкальные инструменты.

Другой сосед рассказал: «Мои дети ходили в ту же школу, что и дети Фрицлей... За ними никогда не