немного, и месье де Берлемону не поздоровится. Горожане потребовали от него отвести свой отряд от крепостных стен, иначе заговорит артиллерия…».

Я утомил бы читателя, пересказывая все фламандские злоключения нашей героини. Достаточно сказать, что королева Наваррская с большим трудом выбралась на дорогу, ведущую в Намюр, где, как ей сообщили, ее якобы поджидал дон Хуан… которого она так и не встретила. В трех лье от Динана, в замке, принадлежавшем дворянину де Флерину, королева собиралась переночевать, однако подъемный мост перед ней так и не опустился. Владелица замка отказалась впустить сестру Генриха III. Месье де Флерин, приехавший поздно ночью, исправил «неучтивость» своей супруги. Никакой возможности проехать на обратном пути через Монс уже не было, и Маргарите пришла в голову спасительная мысль напомнить о себе графине де Лален, послав ей платье «из великолепного черного бархата с вышивкой» стоимостью в восемь или девять сотен экю.

Уже на самой французской границе королева Наваррская — супруга короля Наварры! — с трудом избежала нападения гугенотских войск. Пришлось спасаться бегством. Наконец, на взмыленном коне, она въехала в форт Ле Катле, «по Божьей милости избежав всех ловушек и засад моих врагов». И вот уже Ла Фер! Только здесь она узнала последние новости с войны. Герцог Анжуйский взял Иссуар, но удержать своих людей от мародерства не сумел. Город подвергся страшным грабежам и пожарам. Они «безжалостно убивали всех, кто бы ни встретился на пути, не различая жертв». И вслед за этим, в конце сентября, был подписан эдикт в Пуатье. Очередной мир, названный «королевским». И в очередной раз эфемерный мир.

Новостей много. Генрих III, принуждаемый с обеих сторон, приказал распустить Священную лигу католиков, так же как и Конфедерацию протестантов. А в Ла Фере Маргариту уже ждало письмо от Анжу:

«Мир заключен, и король возвращается в Париж. Для меня обстоятельства складываются все хуже и хуже. Каждый день мне и моим людям чинят обиды и демонстрируют неуважение. Ежедневно то Бюсси, то других самых достойных людей из моего окружения втягивают в бесконечные стычки. Все это заставляет меня с огромным нетерпением дожидаться вашего возвращения в Ла Фер, где я так надеюсь вас увидеть».

И герцог сдержал слово: с эскортом всего в пятнадцать или двадцать человек он примчался в Ла Фер. «Ничто не могло доставить мне большей радости, чем его приезд», — признавалась Маргарита. Два месяца брат и сестра наслаждались своим счастьем. Эти слова вряд ли покажутся преувеличением, если сопоставить их с теми признаниями в любви, на которые не скупились оба:

— О моя королева, как с вами хорошо! Боже мой, ваше присутствие — это рай, полный услад!

Маргариту и Франсуа связывала более чем братская дружба. Точнее всех об этом сказал Сципион Дюплекс: «Они просто и сердечно любили друг друга, и я часто слышал разговоры о том, что не в силах сносить тиранию мужа и старшего брата королева отдала все свое сердце и обратила всю свою привязанность на младшего брата, благу которого она добровольно посвятила свою жизнь».

В то же время она считала его никудышным политиком, «рожденным скорее завоевывать, чем сохранять». Эти ее слова в «Мемуарах» как бы сопровождает тихий вздох сожаления.

Марго возвратилась в Париж. Король, королева-мать и королева Луиза встретили ее в Сен-Дени, где был устроен торжественный обед. Все расспрашивали ее о «почестях и внимании», оказанных ей в ходе путешествия, которое она представляла как несомненный успех… Что, увы, едва ли соответствовало истине.

Щеголи-миньоны, ни на минуту не оставлявшие своего короля, издавали восхищенные возгласы, больше похожие на кудахтанье. Как всегда, «надушены, завиты, осыпаны фиолетовой пудрой, и благоуханье от них неслось такое, что не выветривалось даже с улиц, площадей и домов, где они побывали…».

Похоже, хронист не преувеличивал!

В карете королевы Екатерины Марго въехала в Лувр, где по случаю ее возвращения был бал и поздний ужин. Церемониймейстер Генриха III барон д'Уаньон так ловко рассадил гостей за столами, строго по степени их важности, что по залу прокатился одобрительный смешок: «За столом все гуськом!».[41] Маргарита в этот вечер вся светилась. Теперь ей все позволено, думала она. И как только праздник закончился, она подошла к королю и королеве-матери. «Я стала их умолять отпустить меня к мужу и не воспринимать эту просьбу как дурной тон с моей стороны… Поскольку мир заключен, моя просьба уже не может вызывать никаких подозрений. Мне же затягивать свой отъезд из Парижа стало уже не просто нежелательно, но и неприлично».

На сей раз Генрих III и королева-мать отвечали согласием. Более того, Екатерина пообещала проводить дочь до Наварры, сколько бы времени ни заняла эта поездка, а надо сказать, что весь этот королевский поезд способен преодолевать не более десяти лье в день. Уловив момент благорасположения, Маргарита не упустила случая попросить и о «казенных расходах» на свое путешествие — ведь она рассчитывала на большой выезд собственного двора и достойный ее титула почетный эскорт. Заодно уж попросила дать ей возможность вступить во владение землями, принадлежавшими ей по брачному контракту, «подписанному за моей спиной».

И на это согласился Генрих III. Ободренная удачей, Маргарита попросила короля и королеву-мать наконец примириться с братом Анжу. И как же она была удивлена, когда услышала из уст короля ответ, что все ее просьбы «весьма благоразумны» и что он обещает «все исполнить»! Молодая королева продолжала идти напролом:

— Умоляю вас все это сделать побыстрее, в начале будущего месяца я хотела бы уехать.

«Так и было решено, однако, по обычаю двора, с исполнением спешить не стали. Мне, как и брату Франсуа, пришлось провести в ожидании еще пять или шесть месяцев».