А саперы тем временем уже действовали. Тонкие, проворные пальцы их, белевшие в лучах электрических фонарей, ощупывали через пролом снаряд за снарядом, мину за миной. Эти умные, настороженные и бесстрашные пальцы проникали через щели в трухлявых ящиках, еле заметными движениями отгребали землю, легонько соскребывали окалину, въевшуюся в проржавленный металл. Саперы подкладывали бережно ладони под железное брюхо бомб, под готовые от малейшей оплошности подломиться кожуха мин, осторожно разводили провода. Они нашаривали взрыватели, извлекая их с той строгой и сосредоточенной снисходительностью, с какой опытный укротитель змей вырывает ядовитые зубы из пасти кобры.

— Да-а… Щепетильная ваша работа, — промолвил, несколько поеживаясь, Незабудный.

Саперы, негромко переговариваясь, продолжали свою кропотливую и опасную работу, настойчиво и безбоязненно прикасаясь к снарядам, каждый из которых грозил мгновенной смертью при малейшей ошибке.

Один из них вынимал из расщелины стены рубчатые, как кукурузные початки, гранаты «ПОМЗ»; сосед извлекал полусгнивший деревянный корпус «ПМДБ».

Третий осторожно складывал на пол плоские, круглые металлические коробки, смахивающие на те, в каких обычно возят киноленты.

Минеры работали спокойно, лишь изредка обмениваясь краткими замечаниями:

— Вазелинки!

— Эски!

— От скрипуна — к шестиствольному миномету.

— Принимай! — со сдержанной торопливостью приказал вдруг один из минеров.

Из провала стены заскользила, все убыстряя свое зловещее наползание, огромная, похожая на акулу, бомба. У нее было длинное, тупоголовое, узкое к хвосту, оперенному стабилизаторами, тулово. И снова выпрямился Артем Незабудный, не чуя страшной слабости, только что подступавшей к сердцу, отжал в сторону минеров, принял в свои объятия многопудовое чудовище, словно онол-ьц ванное у хвоста стальной манжетой.

— Полегче! — предупредили его сзади.

Какой-то неуловимый, юркий звучок, словно кто-осторожно выклевывался из бомбы, егозил под обшивко; ее. Подбежали трое молодых саперов, хотели принять из рук Незабудного тяжеловесную бомбу. Но он снова отвел их плечом и, тяжело ступая, поддерживаемый под локти шаг за шагом подвигался к лестнице под люком.

Он помог поднять бомбу наверх. И вместе с саперами вынес страшный снаряд на насыпь, где бомбу осторожно погрузили в лодку, которая тотчас же отплыла с нескол: кими саперами.

От чудовищного перенапряжения Незабудный вконец обессилел. Ноги уже не держали его. Он сел на дамбу отвалился, прислонясь спиной к откосу. Отлежавшись немного, он снова поднялся и хотел опять сойти в подвал, где, может быть, нужна была его сила, чтобы помочь сапе-рам. Но его недавний гость крепко взял за локоть Артема Ивановича и, встав перед ним, загородил собой дорогу.

— Не пущу, Артем Иванович. Как хотите, не пущу. Требую, чтобы вы немедленно на берег. Поглядели бы вы на себя. Как это вы еще только на ногах стоите? А тот не чувствовал уже ни усталости, ни боли. Никогда еще он так не гордился своей силой. Вот теперь наконец она по-настоящему пригодилась. Ни разу в жизни, кажется, еще не был так счастлив Артем Незабудный.

Рассветало. Бледная полоса неба в разрыве уходивших туч на востоке отражалась в глади успокоившегося водохранилища. Играли петушиную свою зорю кочеты во дворах Сухоярки. Сейчас запоют и гудки на шахтах, зовя к утренней, смене. Но все еще полнилось предрассветным покоем. И сладостно было Незабудному вслушиваться в тишину, властвовавшую над этим с детских лет ему родным и сейчас им убереженным от погибельной беды краем.

Взрыв!!! Всеоглушающий грохнул взрыв… Его чудовищный звук вломился в уши, жгутом полоснул по глазам и ударил нестерпимой болью в сердце. Незабудный повалился на дамбу.

Но он еще нашел в себе силы приоткрыть глаза. Он увидел, что все, обступая и склоняясь над ним, всматриваются со страхом… Ему показалось, что все вокруг слышали тот сокрушительный удар и, должно быть, испугались. Он прежде всего хотел успокоить людей.

— Тю! — Он повел коснеющим от боли ртом. — То не беды… То у меня вот… ось тут только…

В Сухоярке живой души уже не было. На мертвенно-пустых улицах горели все электрические фонари, ставшие теперь желтоватыми при свете начинающегося утра. Их, видно, забыли погасить. Дождь совсем уже кончился. Только ручейки, виляя и перепиликиваясь в тишине, как утята, сбегались со всех сторон к водохранилищу. Поднятые по тревоге из-под земли шахтеры и комсомольские патрули увели людей за холм, на безопасное место, в песчаные карьеры. Саперам еще предстояло работать в подвале на островке несколько часов. Необходимо было соблюдать осторожность. Командир саперов разрешил вернуть жителей на место лишь после того, как все будет проверено и станет ясно, что не осталось больше ни одной мины.

Артема Ивановича нельзя было везти далеко. Доктор Левон Ованесович, прибывший в машине «скорой помощи» на лодочную пристань, куда доставили распростертым на дне дощаника Незабудного, заявил:

— В данную минуту больной нетранспортабелен.

Кто-то на берегу напомнил было, что район объявлен небезопасным, и надо бы и самому доктору… Но Левон Ованесович так глянул поверх очков на говорившего, что тот мигом смолк. Доктор между тем уже расстегнул рубашку на широкой выпуклой груди Незабудного. Пальцы у доктора были быстрые, настойчиво пытливые, бережные, как у тех саперов, что сейчас разминировали подвал на островке.

Потом Незабудного осторожно, с великим трудом — так он был огромен и тяжел! — перенесли впятером в домик лодочника. Доктор Арзумян сделал укол и попросил всех выйти, чтобы оставить больного в полном покое. Доктор выглядел очень озабоченным.

Машина с красным крестом умчалась куда-то, но вскоре же вернулась. Из нее выпрыгнула девушка в белом халате, прижимая к груди что-то похожее на большого гусака с очень тонкой шеей. Это была кислородная подушка. Девушка взбежала на крылечко домика и, открыв локтем дверь, скрылась за нею. Сеня и Пьер терпеливо и безмолвно сидели на крыль-це домика, смотрели на дверь и ждали, что будет. Их пе-реправили сюда на том же дощанике, на котором вили Незабудного. Сейчас все о них забыли.

Подошла лодка с островка. С нее шагнули на берег кифор Колоброда и Богдан Анисимович Тулубей с перевя-занной головой. Богдан Анисимович, бесшумно ступая, не скрипнув дверью, вошел в домик. А Никифор Колоброд приблизился к ребятам. В руках у него посверкивал ку-бок, оставленный впопыхах там, на островке.

— Этот, что ли? — спросил Колоброда. — Там оставал-ся. Вот, значит, нашелся.

Мальчики молчали. Они только голову повернули на миг и снова впились в дверь. Она тихо открылась. Показался Богдан Анисимович.

— Ну как? — осведомился Никифор Колоброда.

Богдан Анисимович только головой покачал.

— Тромб! — произнес он короткое, плотное слово, будто налитое тяжким свинцовым значением. — Закупорка сосуда, доктор говорит. От перенапряжения.

Послышался поблизости шум автомобильного мотора с характерным погромыхиванием металлического кузова. Из-за угла выкатил порожний самосвал. Сеня сразу узнал машину отца. На большой скорости самосвал подлетел к лодочной пристани. Обе дверцы кабины распахнулись. На землю легко соскочила Галина Петровна Тулубей. С другой подножки спрыгнул Тарас Андреевич Грачик.

— Что с Артемом? — беспокойно спросила Галина Петровна. — И кто это разрешил тут ребятам оставаться? Всех вывезли, а эти что за особенные?.. Можно к Артему?

Богдан Анисимович остановил ее и незаметно показал себе за спину, на мальчиков.

— Не велел доктор никого пускать… Худо. Вот как в жизни чудно складывается, Галя!.. Гора-Человек, на три жизни хватило бы в нем. А тут вот эдакая, — он отмерил ногтем на пальце, — и проточила мышь гору.

— Может быть, все-таки зайти мне, Богдан? — неуверенно сказала Галина Петровна, которую муж незаметно отводил в сторону от ребят.