воде. Но мне знакома повадка врага: сообразив, что он выйдет где-нибудь в стороне, я взял вправо. И вот мы уже на противоположном берегу. Тщательно осмотрел кочки, траву, но ничего подозрительного не заметил. Сильва тоже не нашла следа. Пришлось свернуть по краю болота влево. В поисках потеряли около часа. Солнце, выглянув из-за леса, пригревало. Роса испарилась, и обсохшая трава везде была одинакова.

Теперь след не заметишь, вся надежда на собаку. Однако она тоже ничего не находила.

— Сильва, ищи, ищи, — показал я на землю.

Сильва поняла меня и, махнув хвостом, стала обнюхивать траву. Не знаю, сколько прошло времени, но только мне казалось, что оно бежит очень уж быстро, а мы топчемся на одном месте безо всякого результата. Нарушитель-то ведь не ждёт. Так обогнули почти всё болото. До того места, где мы впервые вошли в воду, осталось метров триста. И вот, когда уже казалось, что наши поиски ни к чему не приведут, я заметил недалеко от берега на кочке маленький кустик. Кустик самый обыкновенный, только одна веточка у него надломлена и примята к траве, а неподалёку след, уже наполненный водой. Через несколько метров след вывел на берег.

Нарушитель, пройдя немного по воде, вернулся обратно. Он решил, что пограничники кинутся на противоположный берег и потеряют след, и в этом, к сожалению, не ошибся, сумев выиграть время. Видно, опытный диверсант. Но уйти ему всё-таки не удалось.

Сильва снова взяла след. Моё волнение, должно быть, передалось и ей. Она шла быстро — торопить не приходилось. Повернув туда, откуда мы пришли, след уходил немного в сторону от болота. И вот мы снова обогнули болото, только значительно дальше от берега. Прошли километра три. Почти бегом пересекли открытое поле и углубились в лес. Я еле успевал за собакой, держась за натянутый поводок.

В лесу, ещё попетляв немало, нарушитель пошёл напрямик.

Сильва рвалась всё сильнее. Я понял, что враг близко, и стал постепенно подбирать поводок, уменьшая бег собаки. Наган держу наготове. Вдруг — выстрел, чувствую, как с головы слетела фуражка.

«Вот он», — мелькнула мысль.

Быстро падаю за дерево. Но тут меня будто палкой ударили по плечу. Правая рука повисла, как плеть. Всё-таки я успел отстегнуть поводок и перехватить наган в левую руку. Сильва кинулась вперёд. Я даже не успел скомандовать. Но собака сама знала, что делать. Щёлкнули ещё два выстрела. Это нарушитель пытался попасть в собаку.

«Не убил ли?» — думаю.

Осторожно выглядываю из-за дерева, выставив вперёд руку с наганом. Вижу, ноги торчат из-за куста, согнутые в коленях.

Я мигом туда. Подбегаю, а Сильва рвёт его.

Кричу:

Фу! — что значит — назад, — оставь его живого!

А он горло руками загораживает и только ногами брыкает. Сильва, хотя и разъярилась, но меня, конечно, послушалась. Отпустила. Подобрал я с земли пистолет, прижал врага к земле коленом, обыскал. Оружия больше нет.

— Вставай! — приказываю.

А он побелел весь, как снег, и бормочет:

— Уберите вашего зверя.

Я говорю:

— Сам ты зверь. Границу переходить не боишься, а теперь дрожишь, как овечий хвост. Вставай!

С врагами много говорить не положено. И я больше ни слова, только наган навёл в переносицу. Он на наган не смотрит, лишь на Сильву косится и трясётся да губами дёргает. Повели мы его. Он впереди — «руки сушит», то есть кверху поднял, Сильва за ним следом, а я сзади. Иду, а кровь у меня из плеча всё сильнее течёт.

Вышли из леса. Тут солнце припекать стало. Жарко. В глазах у меня какие-то круги появляются, то тёмные, то оранжевые. Плечо заныло. Вначале я боли не чувствовал. Приложу холодный наган барабаном ко лбу — так легче. Кругов в глазах меньше, но кровь сильнее течёт. Весь рукав намок, и на груди тёмное пятно расходится. А впереди — то один человек, то двое идут — двоит в глазах. Крови много вышло. И жарко очень. Голова гудит. Что делать? Не дойду… Если упаду, Сильва со мной может остаться, нарушитель уйдёт. Выстрелить ему в спину, пока не поздно. Но нельзя. Приказано живым доставить на заставу. А мне всё хуже и хуже. Тогда я снял с головы фуражку, дал её собаке, скомандовал:

— Домой, Сильва.

Она поняла, но посмотрела на меня, а потом на задержанного, мол, как с ним быть? Я ей кивнул головой, дескать, всё будет в порядке, и ещё раз сказал: «Домой!».

Она махнула хвостом и понеслась к заставе.

Думаю: «Увидят её там одну, да ещё с моей фуражкой, поймут, что случилась какая-то беда».

Когда Сильва скрылась, нарушитель осмелел, опустил руки и оглянулся через плечо. Но я так посмотрел, что он сразу же понял меня без слов и опять задрал руки. А меня тошнить начало и ноги совсем ослабли. Наган стал тяжёлым, словно целый пулемёт в руке. Так и тянет вниз руку. Вижу я, что точка, силы кончаются.

Командую:

— Ложись!..

Тот помялся немного, но лёг. Я сел неподалёку. Жаль, что не придётся доставить врага на заставу, но делать было нечего. Через минуту он бы ушёл. Я стал ловить на расплывающуюся мушку его бритый затылок. В это время послышался лай Сильвы.

Я опустил наган. Скоро Сильва подлетела и лизнула меня в закрывающиеся глаза.

Капитан, обеспокоенный долгим нашим отсутствием, послал помощь — троих пограничников. Сильва встретила их около болота и привела прямо ко мне.

Двое солдат подхватили меня под руки, а один повёл нарушителя. Он оказался крупным шпионом той страны, которая больше всех точит на нас зубы.

Если вам, ребята, придётся побывать в селе Вагай, там, где колхоз имени Павлика Морозова, и вы спросите, где живёт Вася Макаров, у которого собака по кличке Налёт, вам укажут точный адрес. Укажет и самая древняя старуха, бабка Маланья (а ей, говорят, на прошлой неделе уже сто двадцать лет исполнилось); укажет и любой сельский карапуз.

Вы, может быть, удивитесь, и спросите, что это за известность у Васи и его собаки? Или, возможно, в этом селе только у одного Васи есть собака?

Нет, в Вагае, как и в любом другом селе, в каждом дворе, конечно, есть собаки, разные там шавки, шарики, тузики, бобики и другие дворняжки. Есть и много охотничьих. Однако они не мешают Налёту быть единственным в своём роде. Он — чистокровная русская борзая.

Вагай — сибирское село, и борзых здесь никогда не держали. Налёта привёз Васин отец, когда ездил на курорт в Крым. Возвращаясь обратно, он купил совсем ещё маленького, длинноногого щенка где-то в Пензенской области. Через год из этого неуклюжего щенка вырос красавец-пёс, с вытянутой длинной мордой, широкой грудью, глядя на которую, можно представить, какие в ней объёмистые лёгкие. Не лёгкие, а кузнечные мехи. Живот поджарый, подтянутый, ноги длинные, стройные. Люди, которые никогда не видели борзых, нередко спрашивали Васиного отца:

— Фёдор Осипович, вы что же плохо кормите свою собаку? Живот-то у ней подвело.

Фёдор Осипович щурился, отчего от уголков глаз на виски разбегались веером тоненькие морщинки и всё лицо становилось весёлым, с затаённой где-то в глубине глаз хитрецой, и отвечал:

— Совсем не кормлю. Она же охотничья. Вот и пусть охотится, если есть хочет.

— Да ну! Не может быть, — не верили ему. — Вы так любите животных, привезли щенка чуть ли не за