Дозор всё время жался к нему и не спускал глаз с приближающейся чёрной громадины. За своё пребывание с солдатами он видел много разных машин — пушки, тракторы, автомобили, тягачи. Видел и реактивные установки, которые страшно гремели, изрыгая языки пламени и дыма. Но когда они гремели, солдаты были веселы» улыбались. Весел был тогда и Яшин. Видел Дозор и танки, но те были не чёрные: зимой они были белые, а весной стали серыми, и на их башнях были красные звёзды… И никогда те танки не двигались ни на Яшина, ни на других солдат. А этот черный шел прямо на Яшина… Дозор понял, что это — враг. Он зарычал и, вздыбив шерсть, с громким лаем выскочил навстречу стальному чудовищу. Собака видела, что её хозяину грозит опасность, и решила защитить его. Сержант не успел и моргнуть глазом, а Дозор был уже возле танка. Танкисты, видимо, заметили метнувшуюся им навстречу тень. Возможно, они решили, что это человек с гранатами.

А они знали, каков русский человек в бою! А может быть, и видели собаку. Но бывают ведь собаки- подрывники, которые со специальной миной бросаются под танки и рвут их.

Неизвестно, что подумали вражеские танкисты, но только они резко повернули в сторону. Этим воспользовался сержант и быстро всадил несколько пуль в бок танка — туда, где броня значительно тоньше. Подбитая машина повернула обратно и, дымя, стала удирать. Дозор долго преследовал его торжествующим победным лаем. Метров через сто танк остановился. Кругом горели такие же чёрные машины со свастикой. Остальные, беспорядочно отстреливаясь, торопились скрыться.

Когда Дозор с довольным видом вернулся к Яшину, тот лежал на спине, запрокинув голову. На груди его расползалось красное пятно. Пёс жалобно заскулил, обежал вокруг и стал теребить друга за гимнастёрку. Потом принялся лизать лицо и руки.

От прикосновения тёплого мягкого языка Яшин очнулся. Увидев над собой острую мордочку, он с трудом поднял руку и погладил собаку.

— Подбили танк-то. Молодец ты, выручил, — тихо проговорил он, морщась от боли.

После боя раненых отправили в тыл. Яшин простился с Дозором, строго-настрого наказав белоусому солдату беречь его.

— Это не простая собака, — говорил он, — это геройское животное. Да, геройское! Если бы не она, мне бы — конец. Жаль расставаться, да в госпиталь не пустят с собакой.

Погладив на прощанье Дозора, Яшин пошёл, поддерживаемый санитарами.

Дозор, привязанный на ремешок, тихо скулил, глядя вслед своему другу. А сержант долго оглядывался, пока не скрылся за поворотом убегающей в лес тропинки. Не знали ни Яшин, ни Дозор, что больше им не увидеться.

Вскоре из госпиталя пришло письмо. Сержант писал о своём здоровье, обещал скоро вернуться и просил беречь собаку.

Белоусый солдат ответил, что они здорово бьют фашистов, что о Дозоре он заботится сам, а внизу приписал: «Приезжай быстрее, а то скоро перейдём границу и без тебя дойдём до Берлина. Пока всего хорошего. Желаем полного выздоровления. С гвардейским приветом, твои друзья Иван Вершинин, Семён Огурцов и Дозор».

Наступила осень. Потянулись серые дождливые дни. А потом пошел снег. Наши войска, двигаясь на запад, целыми сутками не выходили из боёв. Бойцы, обвешанные гранатами, коробками с пулемётными лентами, с трудом вытаскивали из размокшей земли натруженные ноги. Лица солдат посерели, обросли. Побриться было некогда. Только Дозор был неутомим. Он по-прежнему бежал впереди, обнюхивая землю. Но иногда и он переставал резвиться. Может быть, вспоминал своего далёкого раненого друга. Тогда Дозор жался к молодому солдату Ивану Вершинину, который теперь нёс на плече ружьё сержанта. Как-то вечером роте приказали занять высоту. Солдаты отрыли глубокие траншеи и, поужинав, повалились усталые, скованные крепким сном. До этого не спали почти трое суток.

Только на флангах взводов дежурили сторожевые посты.

Шёл мокрый снег. Он ложился толстым слоем на шинели, таял, попадая за воротник, и бежал по спине ледяными струйками. Из-за падающего снега нельзя было различить высокого дерева, стоящего в десяти метрах от окопов. Кругом тихо.

Посты сменились несколько раз. И несколько раз лейтенант сам проверял часовых.

— Ночка мне не нравится, — говорил он, — будьте начеку. Могут подойти незаметно.

Пришла очередь и молодому солдату Вершинину заступать на пост. Он проверил автомат, прицепил к ремню две гранаты и пошёл на дежурство. Дозор был с ним. Прошло около часа. Небо стало проясняться, но снег валил по-прежнему.

«Скоро смена, — подумал Вершинин, поёживаясь от холода. — Эх, покурить бы, дымком согреться», — мелькнула у него мысль, и он привалился спиной к мокрой стенке окопа. Но на посту курить не положено, и солдат отогнал эту мысль. Чтобы не задремать, стал прохаживаться по окопу. Дозор ходил за ним по пятам.

Вдруг он навострил уши. Зарычал.

— Ты что? — спросил Вершинин, прислушиваясь. Ни малейшего звука. Только тихо падает снег. Он хотел уже поругать собаку, но та вдруг вскочила на бруствер и, заливаясь пронзительным лаем, исчезла в летящем снегу. И сразу белую пелену разрезали языки огня. Лай прекратился.

— Тревога! — громко закричал Вершинин и, отстегнув с пояса гранаты, швырнул их одну за другой. Потом дал длинную очередь из автомата. Хотя вся рота крепко спала, но чуткое ухо солдат услышало тревогу. Все мигом вскочили и открыли огонь по врагам.

Бой длился недолго, но Огурцов успел расстрелять две пулемётные ленты. Фашисты под прикрытием снега и темноты хотели подкрасться незамеченными, но, получив дружный отпор, откатились, бросив на склоне своих раненых. Скоро рассвело. Вершинин заволновался, не видя около себя собаки.

— Ребята! Дозора нет! Пошли на поиски.

Несколько человек вылезли за ним из окопов. Но искать долго не пришлось. Дозор лежал, простреленный пулями. Он ещё был жив. Когда фашисты срезали его из автоматов, то он отполз в ямку. Здесь его и нашли. Вершинин поднял его на руки и отнёс в окоп.

Их окружили солдаты. Пришёл лейтенант.

— Подстрелили собаку! — тихо проговорил он. — Помогла она в тёмную ночь. — Лейтенант склонился и погладил Дозора по голове.

А Дозор лежал на коленях у Вершинина. Он не скулил, а только смотрел на людей понимающими, грустными глазами, как бы прощаясь с ними.

— Дозорушка, милый, — говорил Вершинин, склоняясь к собаке. — Что я теперь скажу Яшину?

Дозор пошевелил хвостом и тяжело вздохнул в последний раз.

Ночью границу перешёл враг. Мой товарищ, ефрейтор Вторушин, на рассвете обходя свой участок, заметил на поседевшей от росы траве тёмную полосу. Полоса уходила в глубь нашей территории и пропадала в низкорослом кустарнике. Вторушин сигнализировал на заставу.

Я на заставе был проводником служебной собаки Сильвы.

Капитан Тесленко приказал мне:

— Младший сержант Баширев, задержать нарушителя и доставить на заставу.

Я ответил, как положено по уставу, проверил оружие и, прихватив Сильву на поводок, вышел к месту нарушения.

Сильва обнюхала всё ещё тёмную полосу в траве и взяла след. Она очень умная собака. Понимает меня с полуслова. И даже когда я ничего не говорю, а только подаю знак рукой, знает, что ей делать. С Сильвой на заставу мы прибыли почти одновременно: я — из колхоза, а она — из Ленинграда. Её вырастили пионеры одной школы, а затем передали в клуб служебного собаководства, откуда она и попала на границу.

Так с ней миновали мы кустарник, который растянулся почти на полкилометра. Вышли к небольшому болоту. Здесь след терялся. Нарушитель путал, стараясь скрыть свои следы от собак, поэтому и побрёл по