— Григорий Михайлович, а как же все-таки обстоит дело с внедрением новой технологии выплавки номерных? Ко мне люди приходят, спрашивают. Что мы будем им отвечать?

Директор подозрительно посмотрел на Шелестову, но на серьезном лице ее не прочел ничего, кроме желания узнать правду.

— Можно подумать, у нас других дел нет, — сказал он недовольно. — Родное дитя дома и то вопросами замучило.

— Значит, вас тоже спрашивали? И кто же, интересно?

— Вустин, Ройтман… И другие.

— Ну, и..?

— Татьяна Ивановна, это допрос?

— Я не понимаю, Григорий Михайлович, почему вы сердитесь? Я помню, вы сами придавали этому делу большое значение.

— Не столько я, сколько вы с Вустиным. Но мне, действительно, это тоже показалось заманчивым и многообещающим. А потом увидел, что переоценил наши возможности. Слишком сложная ломка нужна. Тут ведь как в цепной реакции: одно влечет за собой другое. Потом, эта история с белыми пятнами — очень нехорошее впечатление получилось. Она показала, что и в самой технологии еще много белых пятен.

— Словом, хорошо только то новое, которое точь-в-точь похоже на старое, — усмехнулась Шелестова.

Задетый ее усмешкой, Савельев загорячился:

— Ну, конечно! Сейчас вы про меня думаете: консерватор, ретроград, такой-сякой… Но поймите, Татьяна Ивановна! Может быть, я рискнул бы еще одним выговором, если бы не одно непредвиденное обстоятельство: у меня был военпред и предупредил, что номерные стали будут впредь приниматься только по тем техническим условиям, которые подписаны обоими министерствами. То есть с той самой термообработкой в семьдесят шесть часов, которая записана, как условие. Какой же смысл внедрять новую технологию, если она лишается теперь значения? Ведь основного-то — отмены замедленного охлаждения — мы не сможем сделать. Вот, каковы дела.

— Но можно убедить Министерство обороны…

— Только при поддержке нашего. А оно, вы знаете, как на это смотрит.

— Да, жаль мне Виноградова, — покачала головой Шелестова.

— Не понимаю вашу тревогу за Виноградова! Все свои опыты он поставил, как хотел, материалы получил, остальное не должно его касаться.

— Григорий Михайлович, Григорий Михайлович, — вздохнула Шелестова. — Да как вы не поймете, что самая, может быть, большая победа наша в том и заключается, что перестал ученый думать только о своей теории! Виноградова уже теперь заботят практические дела, завод «Волгосталь». Если бы все ученые так приблизились к жизни, это ж было бы прекрасно! А у вас, я начинаю чувствовать, какое-то духовное родство с Рассветовым.

Замечание уязвило Савельева, он вспыхнул и заявил гораздо горячее, чем сделал бы в иное время:

— Рассветов — умный и крепкий руководитель. И живет заводом. Да вот, пожалуйста, пример: человек в больнице, а услыхал об аварии с редуктором, — и сразу мобилизовался на помощь: прислал свое предложение по ликвидации аварии. Вот почитайте.

Татьяна Ивановна внимательно прочитала исписанные убористым почерком странички почтовой бумаги, испещренные эскизами и формулами, и, возвращая Савельеву, сказала задумчиво:

— Да, решение смелое и оригинальное…

— Не правда ли? — подхватил оживленно Савельев.

— …Но я предпочла бы самый банальный, зато своевременный профилактический ремонт этого редуктора, — закончила Шелестова, словно не слышала Савельева. — Когда же вы, Григорий Михайлович, станете смотреть на Рассветова так, как он того заслуживает? Ведь никакими внешними эффектами нельзя прикрыть пороки его системы руководства. А народ с нас с вами спросит.

— Пусть не поднимают бурю в стакане воды. В конце концов, я отвечаю за завод; и поступаю так, как нахожу нужным.

Он сказал это резким, не допускающим возражений тоном, и Татьяна Ивановна промолчала. Можно было много еще возразить, но когда Савельев, чувствуя свою неправоту, начинал сердиться, лучше было не спорить с ним.

На другой день в партком пришел Ройтман.

— Я к вам за советом, Татьяна Ивановна, — начал он, усаживаясь у стола и утирая бледное, нездоровое лицо клетчатым платком. Его темные глаза были еще более печальны, чем всегда.

— Слушаю вас, Илья Абрамович.

— Не знаю, что делать. Баталов решил на пенсию уйти. Устал от новых темпов.

— Если вы думаете, что я заплачу от этого известия, то глубоко ошибаетесь, — шутливо сказала Татьяна Ивановна; она видела: Ройтман чем-то угнетен, и хотела немного отвлечь его.

— Дело-то вот в чем, — продолжал он, никак не откликнувшись на ее шутку. — Я теперь думаю, что пора и мне перейти на более спокойную работу. Куда-нибудь во второй обоз. Толку от меня в цехе мало, лучше самому уйти, не ждать, пока попросят.

— А это вы совершенно напрасно решили так, Илья Абрамович. Мне думается, что при сильном помощнике вы еще долго проработаете в цехе. А вам цех нужен, да и вы цеху нужны.

— Полно вам утешать меня, Татьяна Ивановна! Что же я не вижу, что стал подставной фигурой в цехе? — с горечью перебил Ройтман, и с той же горечью, словно прорвав невидимые затворы, высказал теперь все, что лежало на сердце, что было передумано бессонными ночами. — …Ведь я даже самостоятельного решения принять не могу, каждый шаг нужно увязывать и согласовывать. Даже работников себе не-могу подобрать по своему желанию. Вот сейчас мне нужен заместитель. Так кого еще дадут?

— А кого бы вы хотели?

— Я бы с удовольствием Тернового взял. Вырастет человек, потом сам руководителем будет.

— А справится он с этой должностью? — из осторожности спросила Шелестова, хотя сама знала — сомневаться в Терновом не приходится.

— Не такое это хитрое дело, чтобы не справиться. Да и помогли бы, он умеет людей слушать, добрые советы ему на пользу идут. Но ведь Рассветов ни за что не согласится — вот в чем дело-то, Татьяна Ивановна. И лучше уж мне сразу в отставку, пока совсем здоровья не потерял. Откровенно говоря, разочаровался я. Сколько лбом ни бей — только шишки набьешь. Стена ж стеной остается. Это я о Виноградове. На моих глазах человек работал; волновался, горел, днем и ночью — все в цехе. Всего себя, можно сказать, отдал. А что получилось? Вежливо выпроводили. Так стоит ли нервы портить?

На патетический вопрос о нервах Татьяна Ивановна ничего не ответила. Она видела: Ройтман расстроен им же самим принятым решением оставить цех. Поэтому сказала просто и деловито:

— С Виноградовым дело обернулось несколько сложнее. Военные заводы требуют поставки номерных марок в строгом соответствии с утвержденными техусловиями. Так что…

— Татьяна Ивановна! — перебил Ройтман. — А почему мы все время ведем разговор о номерных марках? Флокенам подвержены и другие стали, например… — и он быстро перечислил несколько марок, выплавляемых на заводе. — По существу, с них бы и начать.

— Илья Абрамович! — в совершенном восторге воскликнула Татьяна Ивановна. — Вы же правы, вы сами не знаете, как вы правы! И просто, как Колумбово яйцо. Почему же никто не подумал до сих пор об этом?

— Видимо, потому, что с самого начала шел разговор только о номерных. Конечно, они для нас — самое важное. Но не единственное. И, я думаю, поскольку нам запретили сейчас касаться номерных, испробуем на других, — ответил Ройтман очень буднично.

— Ну, а предположим, вам с завтрашнего дня предложили бы перейти на новую технологию. С чего бы вы начали?

— Сразу я вам сказать не могу, это надо обдумать, посмотреть.

— Так вот, пожалуйста, обдумайте и самым подробным образом напишите все, что нужно сделать,