В этом ему удалось убедиться позже, когда дамы поднялись к себе отдохнуть перед обедом. Граф нашел его в кабинете.

Глядя, как тот закрывал за собой дверь, герцог подумал, что ему никогда не доводилось видеть более счастливого человека.

— Вы догадываетесь, почему я здесь? — спросил граф.

— Да, и очень надеюсь, что моя догадка верна, — ответил герцог.

— Я пришел, чтобы сообщить вам, что вчера вечером, когда пришел просить вас о помощи, я был в отчаянии. Теперь же я настолько счастлив, что мне кажется, я мог бы на радости подпрыгнуть до луны!

Герцог расхохотался:

— Она приняла ваше предложение! Уверен, вы будете счастливы. Она очень красива. Мои поздравления!

— Спасибо, — поблагодарил граф. — Это правда, она настолько красива, что я только боюсь, не придется ли мне каждую неделю драться на дуэли или отвечать по искам за нанесение телесных повреждений.

Герцог опять рассмеялся.

— Я не осмелился бы давать вам совет, но только сильный человек, если пользоваться языком романов, способен завоевать красивую женщину, и вам еще предстоит это сделать!

— Вот именно таковы и все мои устремления! — твердо сказал граф. — Я сам буду управлять в своем доме, и мы будем упоительно счастливы!

— Я рассчитывал поднять бокалы за ваше здоровье, — отозвался герцог, направляясь к столику с винами в углу кабинета, — шампанское уже охлаждено!

Достав открытую бутылку из серебряного ведерка со льдом, на котором был изображен его герб, он наполнил два бокала.

Протянув один графу, он поднял свой и провозгласил:

— За вашу удачу, Майкл! Пусть она растет и крепнет с каждым годом!

— Спасибо, — поблагодарил граф, — и, насколько я понял, вам можно пожелать того же. Правда ли, что вы собираетесь жениться на матери Алоиз?

— Да, это так, — признался герцог, — но мне совсем не хочется, чтобы об этом болтали до наступления самого события. Мы обвенчаемся очень тихо.

— Я завидую вам, — заметил граф. — Не сомневаюсь, Алоиз захочет пышную свадьбу, чтобы стать самой красивой невестой из всех, кто когда-либо шествовал к алтарю церкви Святого Георга, что на Ганновер-сквер!

Герцог смеялся, а граф продолжал:

— Мне на самом деле все равно, что церковь Святого Георга, что любая сельская церквушка. Главное, она будет моей, а это все, что мне нужно в целом мире!

Герцог улыбался, поднося бокал к губам.

Он пил за Элизабет.

«Она как цветок орхидеи, — думал он, — столь хрупка и изысканна, что я один хочу наслаждаться ею!»

Мена встала с головной болью, потому что смогла забыться сном лишь под утро, когда совсем обессилела от слез.

Ей было ясно, что им с Линдоном не только никогда больше не удастся увидеться, но и допустить такой встречи нельзя.

Разве могла она признаться матери и герцогу, что влюблена, причем влюблена без памяти в одного из служащих его сиятельства, того, кто присматривал за его лошадьми?

Она могла представить себе, как будет страдать от этого мать.

Герцог, разумеется, будет потрясен, и, возможно даже, Линдон потеряет работу.

— Я не могу… причинить ему вред… Я совсем не хочу этого… — рыдала девушка.

Засыпая, она шептала его имя, а проснулась от того, что ей показалось, будто он рядом.

Ей так отчаянно хотелось этого.

Она умылась холодной водой и подумала, что стала выглядеть чуть лучше.

У нее не было никакого желания объяснять матери причину своего подавленного состояния.

К тому же она не должна была ни при каких обстоятельствах отравлять материнское счастье.

Как обычно, она понесла поднос с завтраком, приготовленным для госпожи Мэнсфорд, наверх, в ее спальню, и поставила около кровати.

— Доброе утро, дорогая моя, — приветствовала ее мать, — а я только что гадала, заедет ли Вильям повидаться со мной сегодня. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы виделись с ним.

— Уверена, он приедет к нам, как только все его гости покинут замок, мама, — обнадежила ее Мена. — Не волнуйся, иначе ты не будешь хорошо выглядеть к его приезду.

Она сошла вниз.

Ей хотелось, чтобы герцогу понравился их дом. поэтому она вышла в сад нарезать цветов.

Она расставила цветы в вазах, и теперь гостиная напоминала цветник. В воздухе ощущался аромат роз.

Потом Мена зашла на кухню посмотреть, что миссис Джонсон приготовила к ленчу.

Их простая еда, на ее взгляд, сильно отличалась от тех деликатесов, что подавали в замке.

И она снова подумала, что нет смысла смотреть на все критически или постоянно делать сравнения.

Впервые она подумала об этом сразу по возвращении домой, когда отправилась в конюшню обнять Зимородка.

Тогда ей пришло в голову, что хотя ее конь и не мог бы сравниться с великолепными лошадьми, на которых ей доводилось совершать прогулки верхом в замке, зато он был счастлив от встречи с ней.

Она знала, что он любит ее, и, обнимая его, она расплакалась.

— Я люблю тебя, Зимородок, — говорила девушка, — и как ни прекрасны Завоеватель и Призрак, для меня они никогда не могли бы сравниться с тобой.

Ей показалось, что конь понял ее.

Он прижался к ней и тихо заржал, по-своему приветствуя ее возвращение домой.

Днем она отправилась на прогулку верхом.

Но красота леса только напомнила ей о Линдоне.

Она поспешила домой, испугавшись собственных мыслей.

Если бы не опасение огорчить мать и привести в ужас Алоиз, она вернулась бы в замок.

Ей хотелось выяснить, любил ли все еще ее Линдон.

Ведь когда он целовал ее, ей показалось, что любил.

Но все же, засыпая, она подумала, что, возможно, его поцелуи были простым выражением благодарности.

Ведь она предупредила его о готовящемся ограблении и спасла Завоевателя.

Желал ли он и теперь оказаться с ней в своем восхитительном крошечном доме?

До того как они встретились, ему, похоже, довольно было и своего собственного общества.

Он сказал, что был за границей.

Правда, при этом не объяснил, каким образом он смог позволить себе подобное путешествие.

Можно было предположить, что он состоял у кого-нибудь на службе.

Вероятно, он кого-то сопровождал или служил курьером, ведь он столько знал о различных странах.

Или, может быть, его взяли репетитором.

Молодые люди — студенты Оксфорда или Кембриджа — часто берут репетиторов на каникулы.