замечательное одновременно.

Поскольку мать ничего не произносила, Мена заговорила сама:

— Что случилось, мама? Что с вами? Почему вы такая странная?

— Я так счастлива, Мена! — ответила мать. — Настолько счастлива, что не могу в это поверить!

Мена подошла к ней.

— Но что произошло? — допытывалась она.

Прежде чем ответить, госпожа Мэнсфорд глубоко вздохнула, как будто ей было трудно говорить:

— О, Мена! Герцог попросил меня выйти за него замуж… и я стану его женой!

У Мены от изумления перехватило дыхание:

— Вы, мама? Замуж за герцога? Но… я думала…

— Он любит меня! — перебила ее мать. — Он был решительно настроен никогда больше не жениться снова… но полюбил меня с того самого момента, как я приехала сюда! О, Мена! Мена!.. Как это могло случиться со мной?

Мена обняла мать и поцеловала ее.

— Если герцог сделает вас счастливой, мама, такой, как вы были раньше, тогда это самое чудесное, что могло случиться!

— Ты правда так думаешь? — спросила госпожа Мэнсфорд. — О, моя дорогая, я не сделала бы… ничего… что могло бы навредить тебе или Алоиз… Но Вильям сказал, что он не имел никакого намерения вступать с ней в брак, ни с ней, ни с кем-либо вообще.

— Если он любит вас, а вы любите его, тогда, безусловно, вы должны выйти за него замуж! — сказала Мена.

Говоря это, она, однако, подумала, что Алоиз придет в ярость.

В этом не было ни малейшего сомнения после того, что она сказала сестре вечером.

Мена только надеялась, что ей не придется брать на себя неприятную миссию сообщить сестре о происшедшем.

Госпожа Мэнсфорд присела на пуф перед туалетным столиком.

Мена начала снимать с нее диадему.

Они обе молчали. Потом мать, словно только что вспомнив, обратилась к Мене:

— Вильям говорит, что для начала нам с тобой надо уехать отсюда завтра утром, прежде чем проснется Алоиз.

— Уехать? — переспросила Мена. — Но почему, мама?

— Дорогая моя, он говорит, что не хотел бы, чтобы меня расстраивали. Он собирается поговорить с Алоиз и удостовериться, что она не сердится на меня.

Мена подумала, что вряд ли сестра не будет сердиться, но вслух сказала только:

— Я поняла. В котором часу мы должны быть готовы?

— Карета будет ждать нас в половине девятого, — ответила ей мать. — Вещи будут собраны, а завтрак нам подадут в комнаты, так что от нас требуется только одно: наш отъезд должен пройти незамеченным.

На душе у Мены стало настолько тяжело, что она едва переносила эту боль.

Она понимала, что, как только она уедет из замка, ей никогда больше не удастся снова увидеть Линдона.

Может быть, следовало бы все объяснить ему в письме?

Но тут она сообразила, что даже не знает его фамилии.

Потом она подумала, что, возможно, могла бы написать ему или послать записку в тот дом, где они были тем вечером.

Но он даже не упоминал названия поместья, а она и не спросила об этом.

Кроме того, она старалась не проявлять любопытства и не спрашивать ничего, что могло спровоцировать встречные вопросы с его стороны.

После того как он сказал, что читал статьи ее отца в журналах и многое слышал о нем, она поняла, что поступила очень непредусмотрительно.

Как пришло ей в голову выбрать фамилию Форд для себя?

Легко предположить, что Линдон мог заподозрить, что если она и не была дочерью господина Мэнсфорда, то все же наверняка имеет к нему какое-то отношение.

«Мне надо было не придавать значения маминым возражениям, — думала она, — и назваться Джонсон, как я и хотела с самого начала».

Теперь было поздно сожалеть о чем-либо.

Но это означало одно: ни у нее не было никакой возможности связаться с Линдоном, ни у него с ней.

Пока она помогала матери раздеться, та, казалось, витала в счастливых грезах.

Для Мены же, напротив, мечты рушились, и ей пора было очнуться от грез.

Все произошедшее с ней за эти дни было похоже на счастливый сон: и встреча с Линдоном, и их прогулка верхом, и совсем уж сказочной мечтой был вечер, который они провели в его крошечном доме, построенном в стиле эпохи королевы Елизаветы.

Тогда он поцеловал ее.

Стоило ей только подумать об этом, как она словно наяву ощутила прикосновение его губ.

И опять всю ее переполнил тот странный, невыразимый восторг.

Теперь ей нужно было уезжать, и она знала, что такого никогда уже больше не сможет испытать снова.

Мена уложила мать и поцеловала ее.

Она чувствовала, что мать была погружена в свои счастливые мысли и не замечала ничего вокруг.

Мена собралась уходить.

— Спокойной ночи, мама, — сказала она уже у двери.

Госпожа Мэнсфорд откликнулась не сразу, как будто заставив себя очнуться и понять, что дочь обращается к ней.

Она спросила:

— Ты уже уходишь? Тогда спокойной тебе ночи, милая моя! И спасибо тебе за понимание. Я так счастлива!

Мена пошла к себе в комнату.

Достигнув ее, она вбежала внутрь, заперла дверь и бросилась на кровать.

Тут только она дала волю слезам, горячим, обжигающим, горьким слезам.

Она нашла свою любовь — и потеряла ее.

Алоиз закончила свой танец с графом Элдерфильдом.

Он взял ее под руку, и они прошли через открытые настежь двери бальной залы прямо в сад.

Ночь была звездная, бледная луна начинала свой путь над верхушками деревьев. Все было очень романтично.

Они шли по ровному газону, пока совсем не скрылись от взоров тех, кто остался в бальной зале.

Тогда граф произнес полным волнения голосом:

— Вы сегодня так красивы, Алоиз, и, насколько я мог заметить, многие мужчины говорили вам то же самое!

В его голосе послышалась ревность, и это вызвало ее улыбку.

Но в ответ она только сказала:

— Замок просто великолепен! Вы не находите? Мне здесь очень нравится.

— Я уже приглашал вас приехать в мое поместье и взглянуть на мой дом, — сказал граф. — Пусть он