назад. Действительно ли шитье из белого газа так шло ей? Не выглядели ли ее волосы, столь умело уложенные локонами по обе стороны ее нежного личика, несколько искусственно?

Отвернувшись от собственного отражения, она поймала на себе пристальный взгляд герцогини.

— Вы так его любите? — спросила герцогиня мягко.

Леона долго не могла заснуть. И дело было не только в просторной кровати, которая как будто подавляла ее своей величиной, с огромными, обшитыми кружевами подушками и тонкими льняными простынями, не только в громадных размерах комнаты, очертания которой она едва могла смутно различить в свете все еще пылавшего в камине огня, не только в окружавшей ее атмосфере роскоши и еще витавшем в воздухе слабом аромате духов герцогини и даже не в том, что произошло за минувший вечер.

Виною всему был простой вопрос герцогини, заданный ею перед обедом. Он, казалось, отдавался эхом в голове, повторяясь снова и снова: «Вы так его любите?»

В глубине души Леона пыталась подобрать совершенно другой ответ — не тот, который она дала в действительность. Тогда, запинаясь, с внезапно выступившим на щеках румянцем, она пробормотала:

— Нет… нет… конечно, нет… У меня… и в мыслях не было… ничего подобного.

Герцогиня мягко рассмеялась и, приподняв рукой подбородок Леоны, повернула ее лицо к себе.

— Я думаю, вы что-то скрываете, моя милая, — заявила она и затем, прежде чем Леона успела что- либо сказать, прежде чем она принялась возражать с еще большим пылом, повела ее вниз по лестнице; ее платье из серебристо-зеленого атласа, расшитого жемчугом и алмазами, шелестело при ходьбе, и крупные изумруды, поблескивавшие на ее шее, представлялись Леоне маленькими злыми глазками, смеющимися над ее растерянностью.

Девушка была повергнута в такое замешательство, что почти потеряла способность рассуждать и лишь покорно следовала за герцогиней, пока они не оказались в зале. Тогда герцогиня поднесла палец к губам и тихо произнесла:

— Не забывайте, о чем мы с вами договорились. Сыграйте свою роль как можно лучше. Клянусь, будет чрезвычайно забавно посмотреть на реакцию джентльменов, когда вы появитесь.

Леона вспомнила, чуть вздрогнув, что, пока они одевались, герцогиня успела составить целый план, по которому она должна была быть представлена перед обедом под чужим именем как одна из гостей в Клантонбери. Затем им следовало выждать некоторое время, чтобы посмотреть, кто из присутствующих первый разгадает ее хитрость и узнает в ней ту самую скромную миниатюрную девушку в сером платье, которая прибыла сюда раньше.

— Для нас огромная удача, что герцог не видел вас до сих пор, — улыбнулась герцогиня, — так как он поневоле будет вести себя совершенно естественно. Нам нужно следить за Джулиеноы и Николасом Уэстоном и, конечно, за вашим собственным братом, хотя он должен узнать вас сразу.

Пока наверху они обсуждали эту идею, она казалась не более чем веселым розыгрышем, и Леона охотно согласилась принять участие в затее герцогини с переодеванием, решив, что удовольствие, которое эта шутка доставляла ее милости, в определенной степени возмещало ей необходимость одолжить одно из своих самых лучших платьев. Но сейчас, когда настал момент осуществить задуманное, она вдруг почувствовала испуг.

Ничто в ее уединенной, замкнутой жизни не подготовило ее к подобного рода развлечениям, вызывавшим по-детски простодушное волнение у герцогини.

— Завтра нам предстоит большой прием, — сообщила она Леоне. — Сегодня, по счастливому стечению обстоятельств, мы предоставлены сами себе. Я предполагала, что вечер выйдет неимоверно скучным, но даю вам слово, что я уже давно не получала столько радости.

Она говорила с такой искренностью, что Леоне ничего не оставалось, как поверить ей, и при всей своей неопытности она могла отчасти понять, до какой степени бесконечная череда балов, маскарадов и званых вечеров, которыми герцогиня наслаждалась в Лондоне, успела ей надоесть. В этой затее было нечто новое, выходящее за рамки привычного, и потому ее милость была всецело поглощена и захвачена ею, как никогда прежде в светских увеселениях.

— Вы выглядите очаровательно, моя дорогая, так что не стесняйтесь, — бросила она Леоне напоследок, ускользнув от нее у самого подножия лестницы. Пара услужливых лакеев распахнула перед нею массивные двери, и герцогиня проследовала через анфиладу комнат в великолепную парадную гостиную.

Леона выждала в зале ровно две минуты, как было условлено, и никогда еще две минуты не тянулись так медленно. По меньшей мере с полдюжины лакеев замерли в церемонных позах, уставившись неподвижно перед собой, но, несмотря на это, Леона чувствовала, что они наблюдали за ней, возможно, посмеиваясь про себя над происшедшей с ней переменой. Как бы там ни было, решила она, ей не оставалось ничего другого, как только подбодрить себя.

В длинном зеркале с позолоченной рамой, висевшем напротив камина, она могла рассмотреть отражение всего зала. Ее роскошное платье вырисовывалось ярким силуэтом на фоне старинных панелей, она улавливала блеск и ослепительную игру бриллиантов вокруг своей шеи. И все это время ее не покидала мысль о том, какое мнение должно было сложиться о ней у лорда Чарда. Ее заботили не столько Николас Уэстон или Хьюго, сколько лорд Чард, которому уже приходилось видеть ее в различных обликах — в белом шелковом наряде с пятном крови на юбке, сожженном ею накануне, в жалких обносках, в которых она приехала сюда, и в ночной рубашке прошлой ночью, когда она рыдала, сидя у него на кровати.

Леона даже зарделась, едва представив себе, как потрясена была бы герцогиня, узнай она о том, что произошло в замке, и вместе с тем у нее потеплело на сердце, стоило ей вспомнить, с какой добротой и вниманием он отнесся к ней тогда.

«Вы так его любите?»

Что за нелепый вопрос и каким безрассудством было с ее стороны не ответить на него сразу же прямо и откровенно! В действительности девушка не смела даже мечтать ни о чем подобном и потому была застигнута врасплох. Разве она не должна была ненавидеть его как врага, который явился к ним в замок, чтобы шпионить за округой, подстроить ловушку Хьюго и всем тем, кто доверился ему и зависел от него? «Нет, я ненавижу его!»— вот что ей следовало бы ответить, но она понимала, что это было бы ложью. Она не могла испытывать к лорду Чарду столь же беспредельное отвращение, как, например, к Лью Куэйлу. Но любовь! Это было нечто совершенно иное.

«Что такое любовь?»— спрашивала себя Леона в наивной чистоте помыслов. Было ли это внезапное волнение в душе, от которого почти перехватывало дыхание? Ощущение того, что чьи-то глаза с непреодолимой силой манили тебя к себе? Сознание, что ты можешь на них положиться и они ни при каких обстоятельствах тебя не обманут? Было ли это любовью? Как в самом деле она могла судить о таких вещах, если никогда прежде не знала любви?

Она увидела, как лакеи, подавшись в сторону, схватились за ручки двери в гостиную, и поняла, что две минуты истекли.

И в этот миг ее вдруг охватила безотчетная тревога.

Леоне казалось, что она не сможет больше продолжать этот маскарад. Ей следовало бежать прочь отсюда, наверх, и скрыться у себя в спальне или, еще лучше, переодеться в свою привычную одежду, пусть старую и поношенную, но которую она воспринимала сейчас как неотъемлемую часть себя самой.

Потом, почти против воли, ноги сами понесли ее вперед. Шаг за шагом они влекли ее все ближе и ближе к дверям, распахивавшимся перед нею, и затем резкий, звучный голос ливрейного лакея как будто эхом разнесся под сводами залы:

— Виконтесса Мэйфилд, ваша милость!

Это было имя, выбранное ими наугад, которое, как утверждала герцогиня, звучало настолько неопределенно, что среди их знакомых почти наверняка мог встретиться кто-нибудь с этим именем. И теперь Леона медленно шла через зал, показавшийся ей самым длинным из всех виденных раньше. Калейдоскоп ярких, ослепительных красок, люстр и цветов как будто обрушился на нее мощной волной и затем отступил снова, тогда как она была в состоянии сосредоточиться только на одной фигуре герцогини, приближавшейся к ней; глаза ее лукаво блестели, хотя на алых губах играла официальная улыбка приветствия.

— Как мило с вашей стороны навестить нас, моя дорогая леди Мэйфилд, — произнесла она тоном, которым обычно пользовалась, как поняла Леона, находясь в светском кругу. — Я как раз говорила моему мужу и другим гостям, как я была обрадовала известием о том, что вы оказались по соседству и собираетесь