но навсегда, до самой смерти!

Он прижал ее к себе:

— Мне кажется, я искал тебя на протяжении веков. И теперь, найдя, никогда не отпущу.

— Какие прекрасные слова! — восторженно прошептала Зоя. — В душе… я всегда хотела верить, что… так и будет, но думала, что мне… придется… оставить тебя.

— Как ты могла вообразить, что на свете есть что-нибудь важнее нашей любви? Как ты хоть на мгновение могла усомниться в этом?

Зоя вздохнула и прижалась щекой к его плечу.

— Я думала, что ты часть того «императорского блеска», который царит во дворцах Санкт-Петербурга, и того общества, которое осудило мою мать, оставившую его из-за любви к простому французскому музыканту.

— Единственный блеск, который имеет для нас значение, это блеск нашей любви, дорогая. Я хочу, чтобы ты поверила, что это правда.

— Я всегда верила в это, — ответила Зоя, — но думала, что ты такой… знатный и недосягаемый. Ты же знаешь, что в глазах русских папа совершил преступление, осмелившись жениться на моей маме. И я думала, что ты никогда не сочтешь меня… достойной стать твоей женой.

— Ты не только моя жена, ты мой идеал, и всю оставшуюся жизнь я буду поклоняться тебе и обожать тебя, — сказал герцог.

— А вдруг я разочарую тебя?

— Жизнью клянусь, этого никогда не произойдет! Тронутая его искренностью, Зоя подняла к нему лицо. Она думала, что герцог поцелует ее. Но он лишь заглянул глубоко в ее глаза. Зоя поняла, что он заглядывает прямо в ее душу и видит там то, что надеялся увидеть.

Герцог отвел ее от окна, очень бережно снял с ее головы бриллиантовую диадему и отстегнул шлейф. Почувствовав его прикосновение, Зоя вздрогнула. Герцог стал медленно расстегивать ее платье, и она от смущения зарделась.

Потом его рот ваял в плен ее губы.

Пламя, таившееся в ее груди, разгоралось все жарче. Герцог целовал ее глаза, губы, нежную шею, грудь. Зоя поняла, что герцог прав и нет ничего более великолепного, чем их любовь.

Их чувства были более яркими, чем свет звезд, сверкавших как бриллианты на ночном небе, и глубже, чем море, шумевшее внизу. Для них не имели значения ни звания, ни положение в обществе — все то, что считалось таким важным в придворных кругах.

— Я люблю… тебя…

Эти слова, казалось, витали в воздухе.

Герцог сказал:

— Я люблю твою красоту, моя очаровательная жена, я восхищаюсь твоим умом, и я просто боготворю твою душу, которая разговаривает со мной на языке твоей музыки.

— Ты понял, что, играя для тебя, я… говорила о моей… любви?

— Я прекрасно понимал, что ты чувствовала. А теперь скажи, что ты любишь меня и хочешь принадлежать мне.

— Я… твоя. Я безгранично, страстно, всей душой и телом хочу быть твоей…

— Моя драгоценная, обожаемая, чудесная маленькая женушка!

Зоя почувствовала, как сильно бьется сердце герцога, когда он поднял ее на руки и отнес на кровать.

И вот он уже лежит рядом с ней, его губы целуют ее, его руки ласкают ее тело.

А потом для нее все перестало существовать, кроме него. Страсть, как пожар, охватила их обоих.

Сияние любви окутало влюбленных, восторг охватил их. В порыве любви слились их тела, соединились души, им казалось, что теперь они стали единым существом…