пор, пока не появится возможность забрать их.

— Если все обойдется, мэм-саиб, — сказал он, — из форта всегда можно будет послать бричку за оставленными вещами. Но наши женщины путешествуют налегке.

Орисса приняла все это к сведению и, отыскав укромный уголок в зале ожидания, предназначенном для индианок, перепаковала багаж, отложив в сторону то, без чего, как она полагала, ей не обойтись.

Все это едва поместилось в объемный ковровый мешок, в котором до этого были книги и разные мелочи, необходимые в путешествии.

Она решила, что ей не обойтись без двух муслиновых и одного вечернего платья, так как не сомневалась, что дядя не захочет, чтобы ее видели в форте одетой в сари.

Памятуя о ночной прохладе этих северо-западных провинций, она взяла с собой теплую накидку, которая в любой другой части Индии ей бы не понадобилась.

Наконец ковровый мешок был завязан, и хотя Ориссе он казался небольшим, девушка уловила неодобрительный взгляд, брошенный на мешок старшим сержантом, когда тот вернулся на станцию.

Однако он не сказал ни слова и, окликнув кули, распорядился отнести в контору кожаные с округлой крышкой чемоданы Ориссы.

Стараясь держаться подальше, Орисса тем не менее слышала, как старший сержант объяснялся с чиновником, внушая тому, с какой величайшей осторожностью и заботой следует отнестись к вещам, пока Генри Гобарт, полковник Чилтернов, не пришлет за ними.

Было очевидно, что имя ее дяди произвело должное впечатление, и старшему сержанту была выдана расписка за подписью управляющего конторой.

Браво отсалютовав, старший сержант вышел, не взглянув на Ориссу, а она раболепно, как и подобает восточной женщине, последовала за ним.

Перед зданием вокзала их ждала тика-гхарри, оставленная на попечение маленького оборванца.

Повозка была очень старая и видавшая виды. Голубая краска, которая покрывала ее когда-то, потускнела, и деревянные стенки ощерились трещинами.

В то же время колеса выглядели вполне крепкими, а костлявая мышастая лошадка, запряженная в повозку, должна выказывать, как очень надеялась Орисса, больше выносливости, чем можно предположить по ее внешнему виду.

Она знала, как надежны и сильны тонконогие, ловкие, как горные козы, северные лошади, когда дело касалось длинных горных дорог.

Она не сомневалась, что опыт старшего сержанта не позволит никому обмануть сикха и заставить взять негодное животное.

Мешок Ориссы пристроили под жесткое деревянное сиденье, и девушка залезла в тика-гхарри. Расплатившись с юным оборванцем мелкой монеткой, они двинулись в путь.

Улицы города были заполнены солдатами, судя по мундирам, разных полков, но англичан видно не было, что убедило Ориссу, насколько прав оказался старший сержант, когда говорил, что, догадайся кто-нибудь из чиновников, кто она, ее непременно заставили бы вернуться в Дели.

Она с любопытством рассматривала все вокруг, не забывая следить за тем, чтобы наброшенный на голову край сари пониже свисал на лоб, а свободный кончик она удерживала поперек лица так, чтобы посторонним были видны только ее подведенные кхолем глаза.

Пешавар основал в XVI веке Акбар, один из Великих Моголов, расположив город всего в восемнадцати милях от Кхиберского перевала.

Два года назад в северных штатах закончилось строительство пенджабской железной дороги, соединившей старый город с железнодорожной станцией и военным городком двумя милями западнее ее.

Однако Шуба находилась восточнее, потому-то до нее и нельзя было доехать на поезде. Тика-гхарри медленно двигалась сквозь толпы к северным воротам.

По пути Орисса замечала много вновь построенных фабрик. Пешавар был особенно знаменит своими коврами, а также шерстяными и шелковыми тканями.

Ткачами работали бритоголовые мужчины, одетые в сорго, — преступники, приговоренные к тюремному заключению.

— Многие из заключенных — африды, плохие люди, — сказал ей старший сержант.

Орисса вспомнила, что дикие обычаи афридов были постоянной головной болью пенджабских правителей.

Она с нежностью посмотрела на патанов, которые сновали по улице.

Ее отец любил повторять:

«Доверяй прежде брамину, потом змее; прежде змее, потом танцовщице; прежде танцовщице, потом патану».

Но все ее детство прошло рядом с ними, и Орисса очень любила этот свирепый, независимый и воинственный народ.

Разделенные на десятки племен, патаны почитали своим предком царя Саула, но были обращены в ислам.

Одни патаны были светлыми — и кожа, и глаза, и волосы; другие — что называется, кровь с молоком: карие глаза, каштановые волосы, орлиный нос; лица третьих были широкими и скуластыми.

Орисса знала, что за обманчивой внешностью патанов скрыты сдержанность и гордость, которые так присущи этому народу, а вековые традиции обязывали мужчин мстить за любую обиду — реальную или вымышленную. Все это превращало границу в одно из самых уязвимых и взрывоопасных мест на земле.

Она поделилась со старшим сержантом своим наблюдением, и он коротко ответил:

— Все беды идут от «зар, зан и замин».

Орисса понимала значение этих слов: «золото, женщины и земля».

На заполненных народом улицах она заметила акали, сикха с нечесаными волосами и диким взглядом, закутанного в ритуальную синюю клетчатую одежду. Его высокий тюрбан украшали стальные полированные кольца.

Навстречу повозке брели женщины с сидящими на их бедрах малышами, руки женщин украшали браслеты матового стекла, которые делали именно здесь, на северо-западе страны.

Громко переговариваясь, несколько женщин-чангарок неутомимо таскали корзины с землей. Чангарки работали на насыпях всех северных железных дорог — крупные, с мощной грудью, большущими ступнями и сильными руками, они славились силой, которая вошла в поговорку в землях, где женщины изящны и хрупки.

Город Пешавар казался процветающим — так выглядел бы любой другой город, где много военных, чьи карманы набиты деньгами, военных, которые только жаждут поскорее спустить то, что имеют.

Магазины тканей соблазняли разноцветными тюками, громоздившимися на полках витрин; к тротуару заманчиво свисали накрахмаленные отрезы на сари — хлопчатобумажные и набивного ситца.

На пороге своих магазинчиков старательно, с филигранным искусством трудились ювелиры и мастера золотых и серебряных дел. Черные плетенки с зерном и пряностями, насыпанными пирамидальными горками, яркими цветными пятнами пестрели на песке, где сидели торговцы, предлагавшие свой товар.

Орисса не смогла сдержать смех, увидев священную корову. Бедняжка растолстела так, что едва передвигалась, но продолжала угощаться из каждой приглянувшейся ей корзины, чем приводила торговцев в бесплодную ярость, ибо суеверный страх мешал им прогнать воровку.

Неспешно шагали буйволы, запряженные в громоздкие повозки, катили свои колясочки рикши, парикмахер брил голову нищего, а рядом с ним писец, установив на земле стол, составлял письмо, украшая его изысканными цветистыми словесами.

И везде, куда ни посмотри, — козы, голуби, вороны, кошки, собаки, лошади и люди, люди, люди!

Наконец Пешавар остался позади, и старший сержант, умело управляя повозкой, свернул на пыльную широкую дорогу, которую окаймляли немногочисленные деревья, дорога тянулась между полей с искусственным орошением, где на плодородных почвах колосились злаки.

Здесь было почти безлюдно, им предстояло миновать только несколько маленьких деревушек, продвигаясь все дальше и дальше на восток.

Изобилие птиц удивляло Ориссу, пока она не вспомнила, что этой части Индии по сравнению со всей