построен для лечения лиц, зараженных в результате возможных бактериологических атак.
Постельное белье менялось раз в неделю, чистые и проглаженные простыни. В аптечке просроченные лекарства незамедлительно заменялись на новые. И все эти расходы в расчете на дальнюю перспективу, на тот случай, если кто-нибудь вдруг решится выпустить на свободу генетически модифицированные вирус или бактерию, которые в любом случае не оставят после себя ни одной живой души.
«Полное безрассудство», — подумала Мила.
На рану руки было наложено сорок швов. Зашивавший ее вежливый хирург при обходе даже не удостоил своим вниманием другие шрамы.
Он ограничился только одной репликой:
— Для пулевого ранения могли бы найти место получше.
— А какое отношение к пулям имеют вирусы и бактерии? — Вопрос девушки прозвучал весьма провокационно. Врач только улыбнулся.
Затем уже другой доктор осматривал ее пару раз, измеряя давление и температуру тела. Воздействие мощного снотворного, подмешанного отцом Тимоти, прошло само собой по прошествии нескольких часов. Остальное довершило мочегонное средство.
У Милы в запасе было много времени на размышления.
Но она не могла думать ни о чем другом, кроме как о девочке под номером шесть. В ее распоряжении не было целого госпиталя. Мила больше всего надеялась на то, что Альберт постоянно давал ей болеутоляющие средства. Эксперты в области медицины, созванные Роке для высказывания своих версий по поводу вероятности выживания девочки при таких обстоятельствах, выражали полный пессимизм не столько в отношении тяжких физических увечий, сколько в отношении болевого шока и стресса, которому она была подвергнута.
«Может, она еще даже и не заметила отсутствия руки», — подумала Мила. Это часто случается с теми, кто только что перенес ампутацию. Она слышала истории о людях, получивших на войне страшные увечья и которые, несмотря на потерю конечностей, все еще продолжали ощущать отголоски чувствительности в этой части тела, улавливая помимо боли чувство телодвижения, а иногда даже и зуд. Медики называют его «восприятием воображаемой конечности».
Эти мысли глубоко взволновали Милу. Гнетущее безмолвие палаты, в которой лежала девушка, только усиливало ее растущее беспокойство. Вероятно, впервые за долгие годы она захотела оказаться среди людей. До звонка Морексу ее еще никто ни разу не посетил. Ни Горан, ни Борис, ни Стерн и уж тем более Роза. А это могло значить только одно: они решают, как поступить с Милой — оставить ее в команде или нет. Даже если и окончательное решение останется за Роке.
Ее раздражала собственная наивность. Возможно, Мила действительно заслуживала их недоверие. Единственное, что ее успокаивало, так это уверенность Горана в том, что Рональд Дермис не мог быть Альбертом. В противном случае шестой девочке уже нечем было помочь.
Будучи в изоляции, Мила ничего не знала о ходе следствия. Она спросила у приносившей завтрак медсестры о последних известиях, и та спустя некоторое время появилась в ее палате с газетой в руках.
Первые пять страниц издания были посвящены исключительно теме розыска детей. Просочившаяся в прессу скупая информация трактовалась на разный манер и раздувалась до невероятных размеров. Люди жаждали новостей. После того как общественности стало известно о существовании шестой девочки, в стране развернулась целая компания солидарности, подталкивавшая каждого человека на поступки вплоть до недавнего времени необъяснимые, такие, к примеру, как организация ночных молебнов или групп поддержки. Был выдвинут почин: «По одной свече в каждом окне». Эти огоньки означали ожидание «чуда» и должны были быть погашены только в случае возвращения девочки домой. Люди, привыкшие пренебрегать жизнью, благодаря этой трагедии испытывали абсолютно новые ощущения: человеческое общение. Им больше не требовалось искать повод для установления контакта с окружающими. Поскольку теперь было вполне очевидно существование одного общего дела, объединявшего всех: сострадание к этому ребенку. И оно помогало людям находить общий язык. Они делали это повсюду: в супермаркетах, барах, на рабочем месте, в метро. По всем каналам телевидения только об этом и говорилось.
Но среди всех предложений одно вызвало настоящую сенсацию, поставив в затруднительное положение даже следователей.
Вознаграждение.
Десять миллионов тому, кто предоставит информацию, способную помочь спасти девочку. Такая огромная сумма не замедлила вызвать яростные споры. Кто-то придерживался мнения, что это отравит добровольное проявление чувств солидарности. Другие находили эту идею вполне уместной: наконец что-то сдвинется с места, поскольку за внешним проявлением сочувствия скрывался чистой воды эгоизм, и что только при условии обещанного вознаграждения эта трагедия возымеет на людей действие.
Так, незаметно для себя, страна оказалась поделена надвое.
Своим возникновением инициатива была обязана фонду Рокфорда. Когда Мила спросила медсестру о том, кто же стоит за этой благотворительной организацией, женщина от удивления вытаращила на нее глаза.
— Всем известно, что это Джозеф Рокфорд.
Такая реакция навела Милу на мысль о том, насколько она, будучи целиком поглощенной поиском пропавших детей, оказалась отрезанной от реальной жизни.
— Сожалею, но я не знала, — прозвучал ответ девушки. Она подумала о том, насколько нелепой казалась ситуация, в которой судьба магната фатальным образом переплеталась с судьбой неизвестной ему девочки: два человека, которые вплоть до недавнего времени вели такой далекий и непохожий образ жизни, наверняка продолжали бы существовать в том же духе до конца своих дней, если бы Альберт не вздумал сблизить их.
Размышляя над этими превратностями судьбы, Мила заснула. Наконец, она смогла насладиться сном без сновидений, который очистил ее мозг от тягостного осадка, оставшегося в ее душе после пережитых ею ужасных дней. Проснувшись с новыми силами, девушка обнаружила, что в палате была не одна.
Рядом с кроватью сидел доктор Гавила.
Мила привстала, пытаясь понять, который час. Мужчина ее успокоил:
— Я решил не будить тебя, а дождаться, пока не проснешься сама. Твой сон казался таким безмятежным. Я потревожил тебя?
— Нет, — солгала Мила. Между тем она чувствовала, будто ее застали врасплох в тот самый момент, когда она была полностью беззащитна, и, прежде чем криминолог смог заметить ее смущение, тут же поспешила сменить тему: — Они хотели оставить меня здесь для дальнейшего наблюдения. Но я сказала им, что уйду сегодня во второй половине дня.
Горан посмотрел на часы:
— Тогда тебе нужно поторапливаться: уже почти вечер.
Мила была поражена тем, что ее сон продлился так долго.
— Есть новости?
— Я пришел сюда сразу после длительного совещания со старшим инспектором Роке.
«Вот для чего он, оказывается, пришел, — подумала Мила. — Захотел лично сообщить мне о том, что я уже не в группе». Но она ошибалась.
— Мы нашли могилу отца Рольфа.
Сердце девушки сжалось в предчувствии самого плохого.
— Он умер около года назад по вполне естественным причинам.
— И где его похоронили?
Из этого вопроса Горан понял, что Мила уже обо всем догадалась.
— За церковью. Там обнаружено еще несколько могил с останками животных.
— Отец Рольф держал его в узде.
— Похоже, что именно все так и было. Рональд находился
Убийство животных вполне характерно для этой стадии. Начало всегда неизменно: подверженный
