работу. Нередко такой тип занимает высокое положение в том сообществе, где живет. В детстве он не получал особых психологических травм. У него любящая семья. Он сведущ в вопросах секса и не имеет проблем в общении с противоположным полом. Такой убивает только ради удовольствия.

Последнее утверждение заставило Милу вздрогнуть. И она была не единственным человеком в комнате, которую поразила прямота такого суждения: впервые за все время своего пребывания в этом помещении доктор Чанг оторвался от своего микроскопа, чтобы посмотреть на следователей. Возможно, он также задавался вопросом относительно того, как может человек получать удовольствие от зла, которому подвергает себе подобных.

— Это — хищник. Он тщательно выбирает жертвы, отыскивая их, как правило, вдали от своего дома. Он коварен и осторожен. Он способен предвидеть ход расследования собственных преступлений, предваряя, таким образом, действия сыщиков. Поэтому, как свидетельствует опыт, поймать такого преступника очень сложно. Убийца-организатор выслеживает, ждет и убивает. Его поведение может быть запрограммировано на дни или даже на недели вперед. Он выбирает свою жертву с максимальной тщательностью. Он наблюдает за ней. Вторгается в ее жизнь, собирает информацию, фиксируя все ее привычки. Он всегда ищет контакта с ней, симулируя определенные стили поведения либо идя на некое сходство со своей будущей жертвой для того, чтобы вызвать к себе доверие с ее стороны. Его козырь — обман.

Мила повернулась, чтобы увидеть зрелище смерти, представленное в этой комнате. Затем она произнесла:

— Его картина преступления всегда будет чистой. Потому как его ключевое слово — «контроль».

Горан кивнул:

— Похоже, что ты дала Альберту характеристику.

Борис и Стерн заулыбались. Роза Сара, старательно избегая взгляда девушки, сделала вид, что смотрит на часы, чтобы узнать, который час, при этом недовольно фыркая по поводу бесполезной траты времени.

— Господа, здесь есть кое-что новое…

Молчаливый участник этого совета встал, держа в руках покровное стекло, которое только что вынул из микроскопа.

— Ну что там, Чанг? — нетерпеливо спросил его Гавила.

Но судмедэксперт собрался сполна насладиться моментом. В его глазах горел огонек маленького триумфа.

— Когда я увидел тело, спросил себя, как такое возможно, чтобы тело было погружено в воду на глубину двух пальцев…

— Мы же в прачечной, — заявил Борис таким тоном, словно очевиднее этого факта в мире ничего не было.

— Но как такое возможно, если в здании на протяжении многих лет не функционировали ни электрическая, ни гидроустановки?

Открытие Чанга застало присутствующих врасплох. И в первую очередь Горана.

— Тогда что это за жидкость?

— Держитесь, доктор… Это — слезы.

Человек — единственное живое существо в природе, способное смеяться или плакать.

Этот факт Миле был известен. Но она не знала, что человеческий глаз вырабатывает три типа слез. Первый тип — основной — способствует увлажнению и непрерывному питанию глазного яблока. Второй — рефлекторный — вырабатывается в случае попадания в глаз инородного тела. И третий — эмоциональный — возникает при болевых ощущениях. Слезы этого последнего типа отличаются от остальных по своему химическому составу: в них высокий процент содержания марганца и гормона пролактина.

В мире природных явлений каждый взятый в отдельности элемент может быть сведен к обычной формуле, но объяснить, почему слезы страданий физиологически отличаются от остальных, практически невозможно.

В слезах Милы отсутствовал пролактин. В этом заключался ее постыдный секрет.

Она была не в состоянии страдать, испытывать сочувствие, что совершенно необходимо для понимания других людей, дабы не ощущать себя одиноким в человеческой среде.

Была ли она такой всегда? А может, что-то или кто-то лишил ее этой способности?

Девушка обратила внимание на эту особенность после смерти отца. Миле тогда было четырнадцать лет. В тот день именно она обнаружила бездыханное тело своего отца, сидевшего в зале в своем кресле. Со стороны казалось, что он спит. По крайней мере, так Мила отвечала на вопрос, отчего сразу не обратилась за помощью, а сидела возле него еще около часа. А правда в том, что она быстро поняла: помочь отцу уже нечем. Но недоумение девушки вызывал не тот факт, что она оказалась вовлеченной в это печальное событие, а скорее ее неспособность постичь эмоционально суть произошедшей на ее глазах трагедии: отца Милы, такого значимого в ее жизни человека, научившего свою дочь всему, ее образца для подражания, больше не будет. Никогда. А у нее даже не екнуло сердце.

На похоронах она плакала. Но не потому, что мысль о неотвратимости смерти породила отчаяние в ее душе, а только потому, что этого ждали от нее, как от дочери. Соленые слезы девушки стали результатом ее невероятных усилий.

«Это — ступор, — твердила она себе. — Всего лишь ступор. Стресс. Я в шоке. Такое случается и с другими». Девушка испробовала все. Она истязала себя воспоминаниями, чтобы, по крайней мере, почувствовать себя виноватой. Ничто не помогло.

Миле никак не удавалось найти этому хоть какое-нибудь объяснение. Тогда она замкнулась в непреодолимом молчании, не позволяя другим вторгаться в ее внутренний мир. Закрывшись в своей комнате, Мила часто задумывалась над тем, отчего ей так сильно хотелось вернуть свою жизнь в прежнее русло, навсегда похоронив этого человека и в своем сердце.

Положение вещей со временем нисколько не изменилось. Боль утрат была ей все так же незнакома. А между тем поводов для скорби было предостаточно: поочередно умерли ее бабушка, школьная подруга, другие родственники. И тогда Миле также не удалось почувствовать ничего, кроме вполне осознанного импульса как можно скорее покончить с этой чередой смертей.

А кому можно рассказать об этом? На нее наверняка посмотрели бы как на бесчувственное чудовище, не достойное быть частью рода человеческого. Только ее мать, лежа на смертном одре, разглядела в какой-то момент безразличие во взгляде Милы и выдернула свою руку из ее руки, словно почувствовала вдруг холод.

Когда с трауром в семье Милы было покончено, ей стало значительно легче скрывать от посторонних эмоциональную брешь в своей душе.

В возрасте, в котором появляется необходимость в установлении межличностных контактов, в особенности с противоположным полом, у Милы вновь возникли проблемы. «Я не могу завести роман с молодым человеком, если не в состоянии сопереживать ему», — повторяла она себе всякий раз.

Как раз в это время Мила и обратилась за консультациями к психоаналитикам. Одни просто не знали ответа. Другие говорили, что терапия будет долгой и утомительной и пройдет немало времени, прежде чем найдутся ее «эмоциональные корни» и станет ясно, где был прерван поток ощущений.

Но все сходились в одном: ей необходимо снять эту блокаду.

Годы ушли только на анализ ее состояния, однако никаких конкретных результатов получено не было. Она меняла врачей, и так продолжалось бы до бесконечности, пока один из них — самый циничный, благодарность к которому она никогда не смогла бы выразить в полной мере, — не сказал ей прямо: «Боли как таковой не существует, равно как и всей гаммы человеческих ощущений. Все дело в химии. Любовь — это эндорфины. При помощи шприца Пентоталя я могу лишить тебя всякой потребности в эмоциях. Мы только машины, сделанные из плоти».

Наконец Мила приободрилась. Не удовлетворилась, а приободрилась, именно так! Она ничего не могла