Кесслер, Кесслер, Кесслер!.. Или опасаться следовало другого субъекта, которого Марша едва упоминала? Возможно, Кесслер всего лишь ширма?

Бывали времена, когда Сэндерсу казалось, что он теряет интерес к Марше. Зрелище письма рядом с тарелкой не всегда вызывало обычные симптомы. Иногда, читая пространные описания Марши, он испытывал желание промолвить: «Свет моих очей, нельзя ли покороче?» Правда, совесть тут же сурово указывала на него перстом, но факт оставался фактом.

В таком душевном состоянии Сэндерс отправился на уик-энд в Форуэйз, сельский дом Сэма Констейбла. Возможно, это отчасти явилось причиной того, что произошло впоследствии, хотя он никогда не был полностью в этом уверен.

В четверть седьмого в тишине вечера Сэндерс сошел с поезда на полустанке под названием Кэмбердин. Тишина и одиночество нравились ему — впервые за долгое время он смог расслабиться. Темнеющее небо было ясным, напоминая вымытое стекло, за которым все кажется чистым и свежим. Запахи в сельской местности были вечером столь же отчетливы, как весной. Никакой автомобиль его не встречал, но он не возражал против этого. Начальник станции информировал его, что иных транспортных средств здесь нет, и что до Форуэйза полмили по дороге. Сэндерс бодро зашагал в указанном направлении, неся тяжелый чемодан.

Форуэйз трудно было назвать жемчужиной архитектуры. Здание в стиле викторианской готики казалось массивным и одновременно сплюснутым. Темно-красные кирпичные стены, напоминающие борта корабля, сменялись наверху похожими на игрушечные башенки и трубы. Участок в шесть или семь акров в форме треугольника, образованного перекрещивающимися дорогами, окружала высокая кирпичная стена, которая сама по себе, должно быть, стоила кому-то целое состояние в 80-е годы прошлого века.

Тот, кто построил Форуэйз, жаждал уединения и получил его. За стеной на перекрестках стояли будки регулировщиков, внутри дорожка шла среди деревьев, расступавшихся, только когда впереди появлялись цветные витражи окон и миниатюрные балкончики.

Заинтересованный доктор Сэндерс направился к входу по песчаной аллее под аккомпанемент чириканья воробьев. Он ничего не знал о Сэме и Мине Констейбл, кроме того, что они были близкими друзьями Лоренса Чейса, и понятия не имел, почему они хотели с ним познакомиться. Чейс, дружелюбный, но иногда рассеянный молодой адвокат, обычно руководствовался предположением, что все знают всё. Но следует признать, что дом Констейблов понравился Сэндерсу.

Он поднял тяжелый дверной молоток и постучал. Птичий щебет усилился, но ответа не последовало.

После паузы Сэндерс повторил попытку — с тем же результатом. Внутри не слышалось ни шагов, ни иных признаков жизни. Учитывая отсутствие машины на станции, ему в голову пришло несколько неприятных предположений: неправильная дата, недоразумение, недошедшее письмо. Поколебавшись, он поставил чемодан и двинулся к правому крылу дома.

Оно состояло из одного большого помещения. Это была оранжерея в стиле конца XIX века — просторное сооружение из дерева, с высокими окнами из цветного стекла, начинающимися от самой земли, и круглой стеклянной крышей. Сейчас оно выглядело претенциозным, архаичным и душным. Одно из окон было наполовину поднято, и Сэндерс, к своему облегчению, услышал мелодичный женский голос, журчащий как ручей.

— Он должен уехать, — говорил голос. — А ты должен убедить Мину отослать его, Лэрри. Иначе будут неприятности — неужели ты этого не понимаешь?

В голосе звучала настойчивость, и Сэндерс невольно остановился. В ответ послышались усмешка и голос Лоренса Чейса.

— В чем дело? Ты боишься, что он прочитает твои мысли?

— В какой-то мере — да, — призналась девушка.

Сэндерс кашлянул, шаркнув ногой по песчаной аллее.

Потом он пересек лужайку, отделяющую аллею от оранжереи, постучал в окно и просунул голову внутрь.

— Господи! — воскликнул Чейс, обернувшись.

Девушка в темном платье быстро поднялась с сиденья у миниатюрного фонтана.

Внутри оказалось еще душнее, чем ожидал Сэндерс. Сквозь стеклянную крышу с позолоченными краями проникало мало света. Субтропические растения, перемежаемые пальмами и папоротниками, усугубляли сумрак. Тоненькая струйка фонтанчика в центре плиточного пола, плотно устланного коврами, издавала всего лишь легкое бормотание. С общим стилем старомодности контрастировал современный портативный электронагреватель, отбрасывающий оранжево-красные отблески на пол, струю фонтана и стеклянную крышу.

— Никак старина Сэндерс, — словно не доверяя себе, заметил Чейс. — Простите, что так вышло с автомобилем. Похоже, уик-энд начинается скверно. Кстати, позвольте представить: доктор Сэндерс — мисс Хилари Кин.

Он бросил на Сэндерса многозначительный взгляд, словно повторяя: «Никаких шуточек, понятно?» Его продолговатая физиономия стала еще длиннее. Лоренс Чейс был высоким и худощавым молодым человеком с видом самым серьезным, хорошо подвешенным языком и природным талантом к юриспруденции. Во времена, когда построили этот дом, в ходу была фраза: «Выглядит так, будто его только что вынули из подарочной коробки»; она как нельзя лучше подходила к нему.

— Боюсь, все дезорганизовано, — объяснил Чейс. — Вот почему вас не встретили. У нас произошел несчастный случай.

— Несчастный случай?

— Да. Мина, Хилари, Сэм и я приехали поездом, как и наш читающий мысли друг Пенник. Но слуги — все четверо — ехали в автомобиле Сэма с багажом. Багаж прибыл, но, к сожалению, без слуг.

— Без слуг? Почему?

— Толком никто не знает. Ходжес, шофер Сэма, очевидно, слишком быстро повернул при подъеме на холм и врезался в грузовик по эту сторону Гилдфорда. Не понимаю, как это могло произойти. Ходжес — самый осторожный водитель, с которым я когда-либо ездил.

— Вы имеете в виду, что они…

— Нет, никто серьезно не пострадал. Но ушибы и шок задержат их на всю ночь. А пока что здесь некому даже поджарить яичницу. Весьма неудобно. Конечно, куда неудобнее для них, чем для нас, — поспешно добавил он.

— Безусловно, — согласилась Хилари Кин. — А яичницу могу поджарить я. Здравствуйте, доктор Сэндерс.

В полумраке ее было трудно разглядеть четко. Хотя девушка, по-видимому, была одного возраста с Сэндерсом — лет тридцати с небольшим, — она казалась гораздо моложе благодаря впечатлению живости и бодрости, которое создавали ее внешность, поведение и даже голос. Ее нельзя было назвать красавицей — голубые глаза и коротко стриженные темно-каштановые волосы выглядели настолько обычными, что она бы не привлекала к себе внимание, если бы не упомянутые оживленность и энергия. Она сидела на парапете фонтана в простом темном платье, но забыть о ее присутствии было невозможно.

К тому же у нее был очень приятный смех.

— Странно, — задумчиво продолжал Чейс, — как одиноко становится в доме без слуг. Мы вшестером заперты тут на весь уик-энд, а кораблем управлять некому.

— Ну и что тут странного? — осведомилась Хилари.

Несмотря на ее протест, Сэндерс ощущал ту же атмосферу, которую Чейс, по-видимому, не мог точно описать. Из комнаты, смежной с оранжереей, доносился бой часов. Казалось, будто портьеры Форуэйза отгораживают их от всего мира.

— Не знаю, — отозвался Чейс. — К тому же бедного старину Сэма наверняка хватит припадок, если бесценный Паркер не приготовит ему ванну и не вденет запонки в манжеты… — Он внезапно переменил тему. — Хилари работает в той же области, что и мы, — служит в прокуратуре. Она обвиняет, я обвиняю или защищаю, а ты вскрываешь. Неплохая компания упырей, верно?

— Пожалуй, — серьезно согласилась Хилари и обратилась к Сэндерсу: — Вы друг сэра Генри Мерривейла, не так ли?