следующая, еще более сильная. Снова упорно двигались танки и пехота, и авиация расчищала бомбовыми ударами для них путь.
Во второй половине дня 8 июля Ласкин доложил генералу Петрову:
– Противник медленно, но все же вгрызается в оборону дивизии. Резервов у меня никаких нет. Прошу хотя бы усилить огонь артиллерии. Рыжи помогает хорошо, но береговые батареи бьют слишком далеко от линии фронта.
– Сможет ли дивизия удержать свой основной рубеж до наступления темноты?
– Да, – ответил командир дивизии.
– Надо до вечера удержать рубеж обороны силами вашей дивизии во что бы то ни стало, – сказал командарм. – А ночью к вам подойдет Триста сорок пятая дивизия.
День этот был очень тяжелым, и особенно на направлении главного удара. Погибли уже многие командиры. Вот что произошло с командиром 747-го полка подполковником Шашло, которого совсем недавно командир дивизии вынужден был откапывать на его наблюдательном пункте. Немцы прорвались к НП командира полка и окружили его. На выручку поспешили остатки роты автоматчиков, в которой было всего двадцать человек. Когда им удалось пробиться к наблюдательному пункту командира полка, все его защитники уже погибли. Погиб командир полка Василий Васильевич Шашло, погибли несколько командиров-артиллеристов, которые находились с ним на командном пункте. Командиром полка был назначен комиссар этого полка Василий Тимофеевич Швец, храбрый, стойкий и спокойный в бою.
Защитникам Севастополя день этот казался бесконечным. Но в конце концов все же наступил вечер. Комдива Ласкина и комиссара Солонцова опять вызвал к себе на наблюдательный пункт генерал Петров. Ласкин рассказывает:
– На этот раз мы шли с комиссаром к командарму очень подавленные, потому что предстояло докладывать о том, что противник все-таки вклинился в нашу оборону. Когда мы зашли в так называемый домик Потапова, я не сразу увидел командующего, он сидел у стола среди других командиров. Увидев, подошел, доложил обстановку. Петров выслушал доклад спокойно, уточнил, куда и насколько продвинулся противник, спросил о потерях. И потом, глубоко вздохнув, сказал: «Немного вклинился… Мы-то думали, что из вашей дивизии уже никого в живых не осталось под таким огнем. А вы еще и фронт держите! Вот это дивизия!» Генерал Петров подошел, обнял и поцеловал меня. Не предусмотрено такое поощрение уставом, но скажу честно, это было для меня равносильно награде.
Конечно же в этих трудных боях поубавилось сил и у самого Петрова, но он понимал, что, несмотря на всю тяжесть обстановки, он все же в какой-то степени одерживает победу над противником. Потому что противник рассчитывал после такой многодневной авиационной и артиллерийской подготовки одним рывком пройти через оборону и овладеть городом. И вот уже на исходе еще один день штурма, а гитлеровцам только едва-едва удалось зацепиться за передний край обороны. Это, несомненно, был успех обороняющихся. И генерал Петров больше чем кто-либо другой понимал это.
Как видел и как оценивал ход боя Манштейн?
«На всем широком кольце крепостного фронта ночью были видны вспышки орудий, а днем облака из пыли и обломков скал, поднимаемые разрывами снарядов и бомб нашей авиации. Поистине фантастическое обрамление грандиозного спектакля! Но сильнее, чем природа этой „железной земли“… сильнее, чем все средства техники, которые использовали наступающие и обороняющиеся, оказалась сила и самоотверженность тех солдат, которые боролись здесь за победу… Здесь дух немецкого солдата, его храбрость, инициатива, самоотверженность боролись против отчаянного сопротивления противника, сила которого заключалась в благоприятной для него местности, в выносливости и невероятной стойкости русского солдата… Эту борьбу, длившуюся беспрерывно около месяца, в самое жаркое время года (уже рано утром температура достигала 50 градусов), невозможно хотя бы приблизительно описать так, чтобы это описание выражало то напряжение сил, с которым сражались как наступающие, так и обороняющиеся».
Эти восторженные и романтически окрашенные записи Манштейна, сделанные гораздо позже, уже после окончания войны, не совсем соответствовали тому настроению, которое в действительности было у него в те дни. 9 июня наступление несколько ослабло и даже приостановилось. Начальник разведки Потапов доложил командующему Петрову: из показаний пленных вытекает, что 132-я и 50-я дивизии немцев понесли такие потери, что наступать не в состоянии, больше трети состава потеряла 24-я дивизия. Общие потери гитлеровцев за два дня боя достигают около 20 тысяч человек. Пленные говорят о том, что Манштейн якобы обращался к Гитлеру с просьбой разрешить ему прекратить штурм Севастополя, что он, Манштейн, считает целесообразным проводить не штурм, а осаду Севастополя. Потапов докладывал об этом обращении Манштейна к Гитлеру лишь предположительно, но то, что у немцев большие потери, – это было абсолютно точно, в тылу противника вереницы машин, полные раненых, двигались к Симферополю.
Трудно было поверить в подобное обращение Манштейна к фюреру, потому что оно означало бы для генерала признание своей беспомощности. Но, с другой стороны, эти сведения имеют под собой и некоторые достоверные основания. Об этом свидетельствуют собственные слова Манштейна:
«Второй этап наступления, до 17 июня, характеризуется на обоих фронтах наступления ожесточенной борьбой за каждую пядь земли, за каждый ДОС, за каждую полевую позицию. Ожесточенными контратаками русские вновь и вновь пытаются вернуть потерянные позиции. В своих прочных опорных пунктах, а то и в небольших ДОС, они часто держатся до последнего человека… До 17 июня удается – правда, ценой больших потерь – на большую глубину и на широком участке вклиниться в долговременный оборонительный рубеж на севере… В полосе наступления 30 ак к 17 июня тоже удается вклиниться в передовые оборонительные посты противника, выдвинутые перед его позицией в районе Сапун-горы… Но, несмотря на эти с трудом завоеванные успехи, судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще не было никаких признаков ослабления воли противника к сопротивлению, а силы наших войск заметно уменьшились (тем самым Манштейн подтверждает сведения нашей разведки. – В. К.)… Так как можно было предвидеть, что силы собственной пехоты будут, по всей вероятности, преждевременно истощены, командование армии попросило выделить в его распоряжение 3 пехотных полка, на что было получено согласие ОКХ (Главное командование сухопутных войск. – В. К.)».
Из цитаты видно – в течение недели севастопольцы причинили наступающим дивизиям Манштейна такой урон, что не просто выбили из них наступательный порыв, но поколебали уверенность самого их командующего в успехе наступления!
Генерал Петров все время на Северной стороне. На несколько часов ночью он появлялся на КП, чтобы заслушать доклад Крылова, посоветоваться с ним, сходить на заседание Военного совета к адмиралу Октябрьскому. Затем он отдает необходимые распоряжения, редко удается час-два соснуть, и опять возвращается в ставший уже знаменитым домик Потапова на Северной стороне.
Самым тяжелым для командарма в эти дни было, конечно, отсутствие резервов и еще то обстоятельство, что немцы штурмовали оборону Севастополя на всех участках. Невозможно было снять с
