предоставив ему право лишь лежать у самой кромки воды или двигаться вперед по темному коридору.

Двигаясь на ощупь, Конан обнаружил, что коридор изгибается, закручиваясь широкой спиралью. Время от времени в нишах стен киммериец находил запертые, обитые ржавыми железными листами двери. Из-за них шел такой тошнотворный гнилостный запах, что у Конана даже не возникло желания проникнуть внутрь. Он лишь гадал, скоро ли обнаружится в стене распахнутая дверь предназначенной ему лично кельи, где его душе предстоит маяться взаперти в течение нескончаемых веков и тысячелетий.

Неожиданно от коридора отделился уходящий в сторону более узкий проход. В его глубине, высоко над головой, Конан обнаружил целое сокровище, бесценный клад — узкую полоску света, горизонтально прочертившую черноту под невидимым потолком.

Непосредственный источник света был скрыт — видимо, какими-то выступами или карнизами свода и стен. Лучи же достигали пола, ничуть не рассеивая темноты вокруг Конана; лишь несколько пылинок висели в них. Стены отстояли друг от друга слишком далеко и были слишком гладкими и скользкими, чтобы даже выросший в горах Конан мог взобраться по ним. В общем, приходилось утешаться недоступным зрелищем без всякой надежды на выяснение источника этого непонятного свечения.

Обнаружив, что движение воздуха заставляет пылинки по-новому вздрагивать и кружиться в прозрачных лучах, Копай начал прыгать и размахивать руками, чтобы, как ребенок, полюбоваться взвихренными облачками пыли. Осознав идиотизм этого занятия, он одновременно стал задумываться о том, насколько безоговорочно следовало верить в собственную смерть. Отойдя чуть назад и перекрыв ладонью полоску света, он убедился, что, по крайней мере, форма его тела сохранилась — в полумраке угадывались привычные очертания пальцев. «А если он не умер, — мелькнуло в голове киммерийца, — то свет, вполне вероятно, мог быть не адским огнем, а обычными солнечными лучами». Это в корне меняло дело. Если с вечным пребыванием в беспросветном загробном мире Конан еще готов был смириться, то, оставшись в живых, он был готов приложить все силы к тому, чтобы выбраться из черного подземелья на белый свет.

Память стала медленно возвращаться к нему: промелькнули королевский дворец в столице Аквилонии, какая-то битва, Офир, мост у Ианты, карлик, долгое путешествие… Вздрогнув, Конан вспомнил замок Тарнхолд, озеро и подводный туннель с чудовищным пауком…

Восстанавливая детали схватки с многоногим подводным чудовищем, Конан отвлекся и, сделав очередной шаг вперед, почувствовал, как камни уходят из-под его ног. Только подсознательное чувство опасности и мгновенная реакция заставили его тело отчаянным броском отпрянуть от разверзшейся перед ним пропасти. Спустя несколько мгновений рухнувшие камни с громким плеском вошли в воду где-то далеко внизу. После долгих минут тишины, пока Конан переводил дух и радовался тому, что опыт и инстинкт воина не подвели его, в провале вновь послышались какие-то всплески и бульканье. Звуки явно приближались. Конан почувствовал, что волосы на его голове встают дыбом. Какая-то новая, неведомая опасность в виде очередной кровожадной твари или самой странной — маслянистой и густой, угрожающе чавкающей — жижи угрожала ему. Понимая, что медленный подъем врага может в любой момент обернуться стремительным, смертельным броском, Конан развернулся и бросился бежать.

Это была страшная гонка вслепую, когда каждый шаг мог обернуться падением в очередную яму, ведущую в дьявольские подземелья. Но, подгоняемый каким-то сверхъестественным, запредельным ужасом, Конан продолжал бежать, следуя поворотам коридора, наобум выбирая направление на перекрестках, стараясь лишь по возможности следовать наметившемуся подъему пола. Даже бег вверх по неожиданно ставшему более крутым склону не смог замедлить стремительного движения киммерийца. Не успев затормозить, он всем телом налетел на не замеченную вовремя деревянную дверь, которая, видимо изрядно прогнив, не выдержала такой нагрузки и резко распахнулась, чуть не слетев с петель…

Пораженный увиденным, Конан замер. Помещение, в которое он попал, было залито солнечным светом. Киммерийцу пришлось зажмурить привыкшие к темноте подземелья глаза. Но в последний момент, уже поднося к лицу ладони и прячась за ними от режущих глаза лучей, он заметил оказавшийся на его пути силуэт человека — мягкие, округлые контуры несомненно женского тела.

— Конан? Это ты?!

Голос был до боли знаком ему.

— Неужели? Нет, невозможно: Конан Киммериец — здесь? Ты мне снился последние три ночи.

Конан почувствовал, как чьи-то ласковые, мягкие ладони легли на его руки и отвели их от лица, открывая глаза режущему даже сквозь закрытые веки свету.

— Да! Да, это ты, мой Конан! Чуть постарел… совсем чуть-чуть, тебе это даже к лицу. Да, ты ведь теперь король!

Мягкие губы покрыли его лицо поцелуями. Щека, прижавшаяся к его щеке, была влажной от слез.

— Ясмела, девочка! Наконец-то я нашел тебя!

Конан с трудом расслабил уже напряженные, готовые к драке руки и опустился на одно колено, прижавшись лицом к животу женщины.

— Еще мгновение назад, — прошептал он, — мне казалось, что я попал в ад. Теперь я знаю, что я в раю.

На миг открыв глаза, Конан, все еще не в силах выдержать яркий свет, снова сомкнул веки, но теперь перед его внутренним взором уже стоял прекрасный лик: алые губы, темные, оливковые глаза, мягкий овал лица, черные, отливающие на солнце золотом, волосы…

— Ты стала еще красивее, Ясмела, если такое вообще возможно!

Закрываясь от солнечных лучей ее телом, Конан открыл глаза и обежал взглядом ее стройное тело, высокую грудь, скрытую тонкой тканью платья, длинную тонкую шею, с которой спускалась в разрез одеяния золотая цепочка с каким-то медальоном.

Ясмела опустилась рядом с Конаном на колени, и, обнявшись, они долго простояли неподвижно, все еще не веря в реальность этой встречи.

Наконец, оторвав глаза от Ясмелы, киммериец огляделся. К его удивлению, он оказался в роскошно обставленной комнате с колоннами, поддерживающими высокий свод потолка. Одна стена была рассечена тремя высокими окнами и дверью, выходящими на широкий балкон, за которым голубое озеро весело искрилось в лучах яркого послеполуденного солнца. Широкий дверной проем вел в соседнее, не менее шикарное помещение. Вход же, через который вломился Конан, до того был прикрыт плотным ковром, который теперь валялся на полу вместе с карнизом и сорванным со своего места порогом.

— Этот выход ведет в нижние, затопленные этажи замка, — сказала Ясмела и, улыбнувшись, добавила: — Впрочем, это ты и без меня уже выяснил.

— Нужно бы поплотнее прикрыть дверь, — чуть смущенно сказал Конан.

Встав на ноги, он подошел к двери, приподнял ее на полувырванных петлях и одним ударом кулака поставил враспорку между косяками. Затем, подняв вырванный из пола брусок порога, он так же, чуть наискось, вбил его между косяками.

— Надо бы потом что-нибудь посерьезней придумать, — почесал он в затылке. — Хотя… если нам все равно сматываться отсюда… Слушай, Ясмела, что это за место? Мы все еще в Тарнхолде или действительно на том свете?

— Мы все так же в замке, Конан. Мои окна выходят на озеро Тарн. Оно еще великолепнее на закате, и если ты останешься здесь до вечера…

— Видимо, придется, в целях безопасности. Но ведь озеро совсем не похоже на то, что я видел снаружи. Оно живое, веселое, полное солнца. Да и твои апартаменты… В жизни бы не подумал, что ветхая тюрьма может быть обставлена с такой роскошью и с таким вкусом.

— Я понимаю твое удивление, Конан, — сказала Ясмела, обводя взглядом помещение. — Позволь тебе объяснить. Тарнхолд — очень древний замок. И в течение многих веков он служил самым высокородным хорайцам не тюрьмой, а убежищем, когда удача отворачивалась от них. Могущественные колдуны наложили на эту долину и сам замок свои заклятья, создав иллюзию мрачности, атмосферу недобрых предчувствий, которые якобы вечно витают над этими башнями и стенами…

— Я понимаю, по крайней мере, мне так кажется… И все же — тот паучок в подводном туннеле — тоже иллюзия?

Конан задумчиво пересек комнату и аккуратно выглянул на балкон.