безразлично. И сделала небольшой глоток крепкого черного кофе.

— Может быть, это напоминает девочкам об их первом тайном свидании? — предположила Эми, набивая рот. — Знаешь, женщины моего поколения, кто вырос до так называемой сексуальной революции, мы много проказничали в темноте. Говорят, первые шаги оставляют неизгладимые впечатления. Я всегда предпочитала последние ряды! Возможно, поэтому у меня особое отношение к такси и лимузинам? — прыснула она.

Мозг Марчеллы напряженно работал. Неужели и она пристрастилась? Сладкое сексуальное уединение ее встреч уже стало важной частью ее жизни. Неужели темнота и новые партнеры заслонили, почти стерли воспоминания о том, как ее гладил отец, как прикасался к ней Гарри, темноту исповедальной кабинки и отца Кармелло, выслушивавшего и благословенно отпускавшего ее прегрешения?

— Когда-нибудь я напишу об этом месте, — произнесла Эми, принимаясь очищать большой апельсин. — Если бы кто смог поверить…

— Да… — Марчелла кивнула. — Немного трудно поверить.

Эми пристально посмотрела на нее.

— А как ты удовлетворяешь свою сексуальную потребность? — внезапно спросила она. — Ты ее удовлетворяешь, это я могу сказать наверняка. Когда женщина лишена такой возможности, у нее на лице появляется такое изголодавшееся выражение — своеобразная недостаточность. У тебя нет такого изголодавшегося взгляда, Марчелла…

Марчелла закурила сигарету, избегая удовлетворять любознательность Эми.

— Громко читаю Пятую поправку к Конституции, — рассмеялась она, сильно затягиваясь и выпуская дым.

— Скрываешь от меня, да? — Эми пыталась шутить. Марчелла видела, что она немного обеспокоена.

«Слишком плохо, — подумала она. — Эми мой агент и подруга, а не отец-исповедник».

Марчелла опять была там вчера, в самом начале вечера. Затем она неторопливо брела по Девятой авеню, высматривая Дональда и машину на Пятьдесят седьмой улице, а ноги ее вибрировали от наслаждения. Дома, после душа, она вытянулась на кровати, а Марк постучал в дверь ее комнаты.

— Хочешь послушать музыку? — спросил он.

— Да, с удовольствием, дорогой, — ответила она. Он прошел в гостиную, оставив дверь открытой, и вскоре зазвучали прекрасные и чистые аккорды Дебюсси. Она закрыла глаза и благословила свою жизнь. Нашла ли она ответ? Дебюсси парил в воздухе, и в тот момент она ощущала себя, как никогда, счастливой.

— Как насчет завтра?

Голос Эми вторгся в ее мысли.

— У тебя все имеется для парадного выхода и тому подобное?

— На завтра? Да!

Марчелла затушила свою сигарету.

— В полдень состоится надписание книг в «Даблдэе».

— Полагаю, кремовый костюм подойдет.

— Абсолютно! — одобрила Эми. — И возьми свой «роллс», хоть расстояние всего несколько кварталов. Читатели книг в мягких обложках ждут немного торжественности за свои четыре бакса!

«Только обладатели книг Марчеллы Балдуччи-Уинтон, изданных издательством «Вольюмз», будут пропущены в зал, где состоится надписывание», — гласил исполненный от руки плакат, вывешенный на следующий день в «Даблдэе» и объявлявший о личном присутствии автора романа «Во имя любви», разошедшегося миллионными тиражами и принесшего миллионные доходы.

Скотт был на месте, готовый провести ее сквозь плотную толпу женщин к столу, заваленному сотнями экземпляров ее книги и украшенному гигантской композицией из цветов. Рядом с цветами стоял графин с водой, словно Марчелле предстояло еще и говорить.

Колеблющаяся линия женщин, терпеливо прижимавших к груди экземпляры ее книг, перемещалась вперед и назад, огражденная бархатным шнуром. Когда Марчелла появилась в магазине, толпа подалась вперед. Впервые прилюдно вкушала она плоды своей славы, и ощущение было удивительно пугающим, словно все эти люди хотели от нее большего, чем она раскрыла им на страницах своей книги. Она села за стол, и толпа подалась вперед, протягивая книги.

— Настоящий ажиотаж! — счастливо улыбаясь, воскликнул Скотт. — Через две недели мы станем первыми в списке популярности!

Марчелла начала подписывать книги. Их подсовывали ей со всех сторон, ароматы всевозможных духов ударяли в нос, ей застенчиво называли имена, которые предстояло написать на обложках.

— Для Джуди, пожалуйста.

— Для Джоан.

— Не могли бы вы написать: «Моему лучшему другу Рене»?

Было множество таких, которые стеснялись вообще что-либо просить, и она благодарно писала на их книгах одно лишь свое имя. В магазине было на редкость тихо, только позванивал кассовый аппарат, сигнализируя о продаже новых экземпляров книги. Мимо нее прошли сотни женщин.

— О, миссис Уинтон, мне так нравится ваша книга! — проговорила женщина лет пятидесяти. — Этот экземпляр для моей мамы!

— Удачи тебе, моя дорогая, — подмигнула ей пожилая леди.

— Мануэлла — это я! — прошептала девушка. Марчелла старалась сохранять спокойствие. «Это же мои читатели», — подумала она. Всем она говорила несколько слов.

— Как обстоят дела с новой книгой? — поинтересовался Скотт в момент короткой передышки. Она взглянула на него.

— Я почти завершила первый черновой вариант.

— Хорошо, великолепно, — сказал он. — Нам хотелось бы, чтобы ты работала по расписанию. Выпускала по книге каждые восемнадцать месяцев.

Подошла другая сотня читателей, на этот раз среди них оказалось несколько мужчин. Она надписывала имена, которых никогда прежде не слышала. Африканские, китайские, вымышленные имена. Посвящая мужьям, дочерям, сестрам и лучшим друзьям. Она пыталась улучить момент, чтобы переварить каждый комплимент, изучить каждое лицо, запомнить, что они говорили относительно отождествления себя с ее героиней. Все эти замечания и комментарии будут ее спутниками и дадут ей храбрости завершить следующую книгу.

Через час работы Скотт объявил:

— У нас небольшой перерыв!

Он налил ей немного воды, а она потрясла правой рукой, стряхивая охватившую ломоту и благодарно глядя на Скотта.

— Спасибо, что ты оказался здесь! — сказала она ему.

В ответ он улыбнулся:

— Таковы мои обязанности, мадам.

Управляющий предложил, чтобы она подписала лишние сто экземпляров книги «в интересах магазина», и она пообещала.

Когда она продолжила подписывать книги, то увидела, как очередь колеблется от входной двери в магазин и тянется дальше по улице. Ей захотелось оказаться дома, подальше от этих любопытных взглядов, которые, казалось, поедали ее.

— Для Анны, пожалуйста.

— Вы можете написать: «Моей дорогой Патрисии»?

— Для Сьюзан Вестон, моей горячей почитательницы.

— Для Сони, пожалуйста!

Это имя вызвало у Марчеллы спазмы.

— О! — Она подняла глаза. — У меня дочь по имени…

Марчелла замолкла. Она глядела в глубь пары фиалковых глаз, умолявших признать их. Перед ней стояла высокая молодая женщина, держа раскрытую книгу.