Санти, пытаясь объясниться, уверяя его в своей «вечной» любви, чтобы он не думал о ней и о ее безумной семье. Теперь ей приходилось заботиться еще и о матери — последнее время она сильно сдала, и в свои все более частые посещения Марчелла сжимала ее руку в своей, пытаясь передать ей волю к жизни. Она уже плохо сознавала, что эта прикованная к постели старуха и есть ее мать, но сама мысль, что она может потерять ее, была ей ненавистна.

На последнем в этом августе ужине у Эми какое-то внутреннее чувство заставило ее лишний раз позвонить в больницу.

— Я звоню вам весь день, — сообщила ей медсестра. — Мне очень жаль, но ваша мама умирает.

Могильщики, осторожно опуская гроб с телом бабушки в землю, неотступно таращились на Соню. Место на кладбище рядом с фамильной усыпальницей Альдо Балдуччи было куплено для Иды, когда он умер. Погребальная церемония проходила во дворе церкви Маленькой Италии, и, казалось, все только и смотрели на Соню. Хотя она и так обычно носила черное, ее великолепный гардероб позволял ей из чего выбирать. Она явилась в черной мини-юбке, обнажавшей ее длинные ноги, в черном свитере, в черной фетровой шляпке, натянутой на голову, и в черных очках. Марчелла знала, что они должны чувствовать себя польщенными уже тем, что Соня снизошла до семейного события и явилась сюда. Обычно она ее почти не видела, следя за ее успехами супермодели лишь по глянцевым страницам «Вог» или «Базаара» или читая обрывки новостей в «Нью-Йорк пост».

Марчелла была тяжко опечалена потерей матери. Ее визиты к ней — еженедельные проверки, хорошо ли за ней ухаживают, — превратились в привычку. Ида умерла, превратившись в жалкую сморщенную оболочку прежней леди, никого не узнавая, и. все равно Марчелла потеряла ее. Она пробегала взглядом по толпе, всякий раз вздрагивая, когда узнавала в ней старых школьных друзей. Они выглядели намного старше. Неужели и она тоже состарилась? Или это деньги помогали ей покупать возраст? Были ли и они так же замучены своими мужьями, как и она сама, или просто объедались и запускали себя словно в отместку? Она всем им глубоко сочувствовала.

Когда отец Кармелло произнес «Давайте помолимся», она закрыла глаза и представила своих родителей, но вдруг поняла, что не может молиться за них. «Господи Боже, — молилась она горячо, — не позволяй Санти забыть меня!» Она чувствовала, что сейчас он должен быть здесь, с нею, поддерживая ее своим присутствием, своей любовью.

Отец Кармелло произнес небольшую речь, упомянув, что семью Балдуччи он знает с тех пор, как начал служить в этом приходе. Закончив, он пригласил паству, друзей Марчеллы разделить вместе с семьей трапезу — традиционный пирог с вином, — устроенную в зале церкви. Соня была молчалива, замкнута, как будто позировала на стольких фотографиях, демонстрируя бесчисленное множество нарядов, что уже не знает, как вести себя в обычной жизни, особенно на такой серьезной, официальной церемонии. Марчелла заколебалась, когда одна из женщин подошла к ней с книгой и попросила автограф.

— Но я не уверена, что здесь это удобно, — прошептала она.

— Ах, Марчелла, ты что, не узнаешь меня? — Какая-то толстуха радостно заглядывала ей в лицо, словно подзадоривая.

— Зизи! — Марчелла с радостным криком заключила ее в свои объятия. Это была одна из девочек, которые зачарованно слушали ее первые истории.

Зизи нежно прижала ее к себе.

— Я всегда говорила, что ты своего добьешься, Марчелла. Я всегда знала, что однажды ты станешь знаменитой писательницей! А сейчас, пожалуйста, подпиши мне ее на память!

— Я купила твою книгу, как только она появилась у нас в книжном киоске, — произнес другой голос.

— Андреа! — Марчелла обняла свою старую подругу.

Соня дернула Марчеллу за рукав.

— Просто какой-то книжный обвал, — шепнула она. Чмокнула Марчеллу в щеку и тронула за руку Марка: — Да не грусти. Бабушке куда лучше, что она покинула этот мир.

Марчелла смотрела, как Соня быстро и элегантно уходит сквозь толпу.

— Пойду помогу ей найти машину, — бросил Марк, направляясь за ней.

— Ах, какая красавица ваша дочь! — сказала одна из женщин. — Такая красавица! Прошлой ночью мы любовались ею по телевизору. Я говорю — ей-Богу, это Соня Уинтон, а мой муж и говорит…

— Да, спасибо большое. — Марчелла заставила себя приветливо отвечать на их комплименты. Они хотят как лучше. Они же не знают, какой взрыв противоречивых эмоций вызывает в ней встреча с Соней.

— И твой сын — он так красив. Он тоже собирается стать супермоделью?

— Нет, он будет пианистом. Я надеюсь, что он будет концертирующим пианистом!

— Ах, Марчелла, ну как это чудесно! И как ты должна гордиться!

— Да, да, спасибо, — запинаясь, бормотала она. Она пробралась сквозь толпу к вернувшемуся Марку, желая помочь ему преодолеть неловкость в общении с этими славными людьми. Она прошептала:

— Возможно, последний раз мы с ними. Плохо это или хорошо…

Она взяла несколько роз и положила на свежий холм могилы своей матери. Когда она коснулась стеблями земли, из глаз ее наконец хлынули слезы.

К ней тихо подошел отец Кармелло, и она заметила, что морщины избороздили его открытое, приветливое лицо, а пустой взгляд полон самоотречения.

— Спасибо за добрые слова о моих родителях, отец Кармелло, — поблагодарила она. — Я очень ценю это.

— Я всегда считал их хорошими людьми, — просто сказал он. — Маленькая Италия так изменилась. Я теряю настоящие итальянские семьи вроде вашей, Марчелла. Очень жаль, что так получилось с твоим мужем. Ты ходишь в церковь? Ты давно исповедовалась?

— Да, — сказала она, опустив глаза. Он ждал. Это погребальная церемония всколыхнула в ней воспоминания о похоронах ее отца. Как же хорошо она помнила тот день и то, как она верила, что виновна в его смерти! Господи, вечно она чувствует перед кем-то свою вину! Теперь она уже развелась, успела встретить, да, пожалуй, и потерять, великую любовь всей своей жизни, а вот стоит на том же самом месте, рядом с тем самым священником, который когда-то венчал ее. Она закрыла глаза и сильно встряхнула головой. Коснулась рукава отца Кармелло и пошла за ним в пустую церковь. Она прошла в исповедальню, раздумывая, как же она ему обо всем расскажет. Сможет ли она найти нужные слова? Голоса людей, поминающих ее мать в зале за ближайшей дверью, эхом отдавались под пустынными сводами. Пастор занял свое обычное место за решеткой. Внутри исповедальни, когда она опускалась на колени, ее ноздрей коснулся запах старого дерева. В горле застыл комок воспоминаний, горя и пыли. Она вдруг стала икать, глубоко вздыхая и всхлипывая.

— Я не могу. — Она закашлялась, и он подошел к ней, подал руку и помог выйти, пока она безуспешно пыталась совладать с собой. — Я не могу! — повторяла она.

— Все хорошо, Марчелла. — Он положил ей руку на плечо. — Наверное, сегодня не лучший для этого день. Но я всегда здесь, когда бы ты ни пришла. Не забывай нас, Марчелла. И не забывай Господа.

— Не забуду, — поклялась она. — Спасибо, святой отец.

Она знала, что уже никогда не вернется. То, в чем ей надо покаяться, не для церкви. Это войдет, как-то изменившись, в ее роман. Ее читатели поймут ее и простят. И они не найдут ничего странного в том, что она считает себя неплохим человеком. Ничего странного не увидят в ее посещениях «Партнеров», у которых она искала простой секс и от которых уходила такой же незапятнанной и чистой, какой входила к ним. Ничего удивительного в том, что она так странно гордилась своей жизнью.

Когда они с Марком подошли к «роллс-ройсу», ее друзья и другие прихожане столпились около машины, гладя ее сверкающие бока, махая им на прощание. Многих она приглашала к себе в гости, зная, что они никогда не осмелятся, зная, что для них та часть города, где живет она, как другая планета. Машина медленно тронулась, оставляя позади Маленькую Италию, возможно, навсегда.

В начале сентября Марчелла поехала вместе с Марком в Италию. Для начала они провели целую неделю в Риме и Флоренции, испытывая странное наслаждение от знакомства со своим достоянием. На римских улицах она часто встречала мужчин, которые так напоминали ей отца, что хотелось плакать. В