бумаги.

— Не успеет. Послушайте, мы, кажется, в муке перепачкались.

Злоумышленники начали отряхивать друг друга, а Гитлер все еще не в силах позвать на помощь, был парализован новым ужасом. Теперь ему представлялось, что его отнесут на кухню, зажарят и съедят.

— Все чисто. Берите его и пошли, — произнес женский голос.

Пакет снова приподняли, но тут невдалеке послышались тяжелые приближающиеся шаги, при звуке которых Гитлер воспрянул духом. В спальне появилась огромная, как герой реслинга, Фрида.

— Маленькому озорнику опять приснилось страшное, — басила нянька, на ходу набирая в шприц лекарство из ампулы. — Опять приснились волки. Сейчас, сейчас я сделаю ему маленький укольчик, и все волки сразу разбегутся. Ну, где наша маленькая попка?..

Фрида включила светильник, удивленно осмотрела пустую кровать, заглянула в пустой ночной горшок и шумно засопела.

В эту минуту Адольф, наконец, нашел в себе силы издать слабый стон, Фрида оглянулась, увидела белые следы на ковре и висящий в воздухе бумажный мешок из-под муки.

Все разговоры о призраках, которыми бурлила колония в последние несколько суток, к чести Фриды, не произвели на нее должного впечатления. Защищая своего «маленького уродца», она храбро двинулась на невидимок, которых теперь выдавали белые следы на ковре.

Взмахнув левой рукой, она сбила с ног призрака, стоящего слева; взмахнув правой — того, что стоял справа.

Пакет шлепнулся на пол и заскулил.

Ворча по-медвежьи, Фрида разорвала зубами бечеву и вытряхнула белого от муки и от страха Гитлера на кровать. Тот мгновенно забрался с головой под одеяло и затаился, мелко подрагивая и чихая.

Великанша схватила швабру и, страшно ругаясь по-немецки, стала гонять привидения по комнатам до тех пор, пока они не перестали оставлять за собой белых следов.

Держась за бока и прихрамывая, Яблочкин и Мушкина выбрались наконец из этой сумасшедшей западни.

Неудача хотя и обескуражила смельчаков, но имела то преимущество, что облегчала им возвращение. С пленником в мешке им было бы гораздо труднее оторваться от погони. Объявленная вдогонку тревога безнадежно запоздала, лазутчики были уже за пределами Пятого Рейха.

И тут, на ближайшей поляне, им совершенно неожиданно подфартило. В первых проблесках зари они увидели одноместный вертолет и экзекутора Шульца, разложившего на брезенте свое охотничье снаряжение и выжидавшего, когда мотор разогреется на холостых оборотах. Шульц решил развеяться от навалившихся на него за последнее время ужасов и засветло собрался на охоту в дальний сектор.

Но позади были еще не все страхи. Едва только он начал сворачивать брезент, как вертолет просел — будто от веса забравшегося в него пилота. Сами собой задвигались рычажки управления, и машина взмыла в воздух.

Шульц размотал брезент, засунул в пасть дуло двуствольного ружья и нажал на спуск обоих курков. Патронов в стволе не оказалось, но этот отчаянный жест принес ему некоторое облегчение.

Впоследствии Шульц неоднократно использовал этот прием, чтобы успокоить нервы. И, само собой разумеется, однажды ружье все-таки выстрелило.

Одноместный вертолетик, носивший над Кордильерами грузного Шульца с его охотничьим снаряжением, легко вытянул двоих. (Троих, если точнее.)

В пригороде Каракаса лазутчики переоделись, заняли номер в мотеле и заказали авиабилеты.

Во вторник лейтенант Яблочкин и курсант Мушкина сошли с трапа самолета в Санкт-Петербурге и сели в присланную за ними машину.

Едва открыв дверцу, оба закашлялись: в плотных клубах дыма на заднем сидении находился одетый в парадную форму майор Мракобесов. Он беспрерывно затягивался папиросой и смотрел на прибывших с неприязнью.

— Где? — сказал он требовательно, протягивая ладонь и не здороваясь.

Яблочкин и Мушкина переглянулись. Уж кому-кому, а Мракобесову они не отдадут мальчика ни за какие посулы и угрозы.

Машина тронулась.

— Я доложу обо всем только генералу Потапову, — сухо ответил Яблочкин, отвернувшись.

— Что?! — гневно прошептал Мракобесов. — Вы в своем уме, лейтенант?..

Яблочкин упрямо молчал. Мушкина в знак поддержки незаметно нащупала его ладошку и стиснула в своей.

Петя слышал все, что происходит вокруг, и это все ему очень и очень не нравилось.

Десятого июня, в день открытия Тридцатых летних Олимпийских игр, город Санкт-Петербург радостно бурлил с самого утра. Автомобили и автобусы на все лады надрывно гудели в пробках, метро не справлялось с потоком пассажиров, пешие реки и ручейки пестро разодетых туристов стекались к новому грандиозному строению — Олимпийскому стадиону на Крестовском острове.

Карл Ангелриппер проснулся от полуденного выстрела пушки на Петропавловской крепости.

Истерзанное за три самых счастливых дня в его жизни тело сладостно болело. Отовсюду, из радиоточек и телевизионных приемников, доносились звуки торжественных маршей, голоса комментаторов и шумы огромного стадиона. Карл наконец понял, что проспал открытие. Обязанный сопровождать царственного суператлета даже в сортир, он, оглушенный счастьем высвобождения порочных страстей, давно потерял из виду своего подопечного.

Наскоро сбрив щетину и порезав лицо, Карл опрометью бросился по пустынным улицам.

Добравшись до стадиона, он был вынужден, ломая в отчаянии руки, слоняться перед входом, так как все билеты были раскуплены еще за полгода, а в позаботиться о своей аккредитации у него не было времени.

Заметив, как делают некоторые другие, он сунул десятку в ладонь стоящего у калитки милиционера, и тот тихонько кивнул ему, предлагая проходить. Однако на следующем кордоне вертелся офицер, и немца с позором развернули обратно.

За четыре сотни Карл приобрел билет у спекулянтов, заплатив ровно в четыре раза больше номинала. Опрометью он бросился к главному входу, но предъявленный им билет оказался фальшивым.

Чувствуя себя провинциалом, которого облапошили наперсточники, Карл побрел по аллее и сел на лавочку напротив служебного входа. Вооружившись портативным биноклем, он стал дожидаться перерыва. В сущности, думал он, ничего страшного пока еще не произошло: завтра Курт получит свою первую золотую медаль за четырехсотметровку по плаванью, и тогда все увидят, что он, Карл, рядом с ним. А что сегодня? Сегодня просто дурацкая театрализация. Так, успокаивая себя, он дождался перерыва.

Но во время перерыва вся милиция выстроилась вдоль ограждений живым кольцом, приближаться не имело ни малейшего смысла.